Ришелье рассказал все подробности. Фейдо, выслушав герцога, обратился к Кино:
– Помните ли вы все, что говорил герцог?
– Да, только я считаю нужным прибавить еще кое-что.
– Будьте так любезны.
– Сабину нашли распростертой на снегу. Вокруг нее виднелись кровавые пятна, но никаких следов. Это показывало, что девушка не сделала ни одного шага после того, как была ранена.
– Да, – подтвердил Кене.
– Потом? – спросил Фейдо, слушавший с чрезвычайным интересом.
– На снегу не было никаких следов борьбы.
– Это значит, что нападение было неожиданным!.. Далее, далее, продолжайте!
– Сабину не обокрали: у нее на шее осталась золотая цепочка с крестом, в ушах серьги, а в кармане кошелек с деньгами.
– А-а! – сказал начальник полиции.
– Ее не обокрали? – послышался звучный голос.
Все обернулись. Жильбер, не пропустивший ни слова из всего слышанного, подошел к группе разговаривавших.
– Кто вы? – спросил начальник полиции, пристально глядя на него.
– Жених мадемуазель Доже, – отвечал Жильбер.
– Ваше имя?
– Жильбер… Впрочем, герцог меня знает, я имею честь быть его оружейником.
– Это правда, – подтвердил Ришелье, – это Жильбер.
Молодой человек поклонился.
– И ты жених этой восхитительной девушки?
– Точно так, ваша светлость.
– Ну, поздравляю тебя. Ты, наверно, представишь мне свою жену в день твоей свадьбы?
– Нужно прежде, чтобы невеста выздоровела. Я прошу прощения у вас, герцог, и у вас, господин начальник полиции, что вмешался в ваш разговор, но я люблю Сабину, и Сабина любит меня, и все, что касается ее, волнует меня до глубины души. И ее не обокрали? – обратился он к мадемуазель Кино.
– Нет, друг мой, – отвечала она.
– У нее ничего не отняли?
– Решительно ничего.
– Так зачем же ее ранили?
Все молчали.
– Были ли у нее на руках и на теле следы насилия? – продолжал Жильбер.
– Нет, – отвечали в один голос Кене и Кино.
– Стало быть, ее ранили в ту минуту, когда она менее всего ожидала этого и не старалась защищаться? Но зачем пришла она на улицу Темиль?
– Этого никто не мог узнать; она одна может сказать это. Она выходила нынешней ночью, и этого никто не знал. Ее брат сегодня утром расспрашивал всю прислугу, всех соседей, но так и не смог выяснить, в котором часу она выходила, зачем выходила одна, никому не сказав, – этого никто не знает.
Жильбер нахмурил брови.
– Странно! Странно! – прошептал он.
Потом, как бы пораженный внезапной мыслью, он прибавил:
– В ту минуту, когда Сабину принесли к мадемуазель Комарго, она не говорила?
– Нет. Она уже находилась в том состоянии, в каком вы ее видите.
– Вы говорите, что это случилось в четыре часа?