Кино и Нисетта окружили ее, дали ей понюхать нашатырный спирт и по предписанию Кино тихо смачивали ей лоб свежей водой. Доже сидел между Жильбером и Роланом.
– Что все это значит? – вопросительно произнес он. – С какой целью использовали этот обман?
– Это мы, без сомнения, узнаем, – сказал Ролан. – Сабину хотели вовлечь в засаду.
– Но кто же расставил ее?
– Мы и это узнаем, – заверил его Жильбер.
– Горе тем, – произнес Доже с гневом, – кто так подло напал на мою дочь!
Жильбер наклонился к нему и прошептал:
– Она будет отомщена.
– О да! – воскликнул Доже. – Завтра же я буду просить правосудия у короля.
– Правосудия у короля? – переспросил Жильбер, положив руку на плечо парикмахера. – Не просите у него ничего: клянусь вам честью, правосудие свершится так, как и сам король не сможет сделать.
– Посмотри-ка на глаза месье Жильбера, – шепнул Рупар своей жене, – точно два пистолетных дула. Я не знаю… Но мне не хотелось бы встретить ночью человека с таким огненным взглядом.
– Думайте о другом, – сказала с досадой Урсула, – при чем здесь его глаза, когда от всей этой истории с бедняжкой Сабиной волосы встают дыбом…
– Только бы это не помешало мне заснуть, – сказал Рупар, – ведь сон, по словам месье де Вольтера, который купил у меня чулки на прошлой неделе…
– Да замолчите же вы! – перебила его Урсула.
Рупар замолчал, разинув рот. Сабина с помощью Кино медленно приподнялась и продолжала:
– Прочитав письмо, я забеспокоилась. У меня была только одна мысль: бежать на помощь Ролану… Я представила его бледным, окровавленным, умирающим… и он звал меня ухаживать за ним…
– Милая Сабина… – прошептал Ролан.
– Как ты страдала! – воскликнула Нисетта, наклонившись к больной, чтобы скрыть краску, выступившую на ее щеках.
– Убедившись, что письмо было от месье Жильбера, я уже не колебалась, – продолжала Сабина. – Я велела Иснарде принести мне мою мантилью и все нужное для перевязки раны. Потом я бросилась в свою комнату и взяла все, что считала нужным, наскоро оделась и хотела идти, как внезапная мысль промелькнула в моей голове. Так как было еще не поздно, вы могли, батюшка, вернуться в Париж. Я подумала, что вы будете поражены, когда узнаете, что Ролан опасно болен и что я пошла к нему на помощь… Терзаемая этой мыслью, я приказала Иснарде не говорить никому, зачем я ушла, и прибавила: «Поклянись мне, что будешь хранить тайну и ничего не скажешь никому, прежде чем я не заговорю сама». Иснарда, видя, в каком волнении я нахожусь, дала клятву, которую я просила. Я отворила без всякого шума дверь на улицу; я знала, батюшка, что, когда вы вернетесь ночью, вы не велите меня будить. «По крайней мере, – думала я, – если надо сообщить вам ужасную новость, я сама это сделаю и принесу вам утешение, увидев Ролана своими глазами…» «Помни о клятве», – сказала я Иснарде и бросилась на улицу… Человек ждал меня у дверей. «Идите скорее! – поторопил он. – И не бойтесь ничего: хотя уже темно, я сумею защитить вас, если будет надо!»