– Приехали, – сказал шофер, не оглядываясь на пассажиров. Он распахнул переднюю дверцу, вынул из кармана мятую пачку, пошарил в ней пальцами, нашел переломленную сигаретку и сунул ее в рот.
Женщина вскинула тощий рюкзак на плечо, молча прошла к выходу и легко спрыгнула в высокую траву.
– Спасибо, – сказал Тюльпин шоферу. Задержавшись у ступеньки, он тронул его за плечо. – Всего. Ты все-таки приезжай вечером.
– Будь здоров. – Шофер включил дальний свет и, убедившись, что женщина прошла вперед, повернулся к парню. – Послушай, друг, что-то у вас неладно, а?
– А видно?
– Слегка.
– Ничего, все к лучшему. Пока!
– У меня кореш был, тот тоже все повторял… К лучшему, к лучшему…
– И что же твой кореш?
– Разбился. – Спичка на секунду осветила небритое лицо шофера, помятую кепочку, тяжелые растрескавшиеся пальцы. Оглянувшись через несколько шагов, Тюльпин увидел за ветровым стеклом слабый огонек сигареты – шофер смотрел им вслед.
Женщина шла по тропинке к реке. На ней были черные узкие брюки, вправленные в сапоги, черная куртка с капюшоном. Тюльпин еще раз оглянулся, махнул шоферу рукой и пошел быстрее. В этой поездке он давно почувствовал неладное. Что-то было не так. Будто перед ссорой, когда вдруг замечаешь, как самые безобидные слова вдруг наливаются тяжестью, значением, враждебностью.
– Лариса! – крикнул Тюльпин в туман. – Подожди… – И он побежал, стараясь не потерять в утренних сумерках тропинку и успеть перейти на шаг до того, как она увидит, что он бежит. Он понимал, что бежать ему не следовало бы, в его поспешности было что-то унизительное, зависимое, признание какой-то своей вины, готовность уступить.
Лариса стояла, упершись спиной в ствол молоденькой лиственницы и подняв голову вверх, будто прислушиваясь к чему-то далекому. Или к самой себе.
– Тихо, да? – сказал Тюльпин, осторожно переводя дыхание. И опять с гадливым чувством понял, что заискивает, что одним только тоном своим просит не бить слишком больно.
Лариса оттолкнулась от ствола и снова пошла впереди.
– Попрощался с шофером? – спросила не оборачиваясь.
«Нервничает, – понимающе усмехнулся Тюльпин. – Пусть. Так или иначе, она сделает сегодня все, что задумала. Интересно, как? С чего начнет? А впрочем, начало уже было…» И вдруг ему стало так жаль себя, что он даже остановился, – все, чего он так боялся, потеряло всякое значение, будто сегодняшняя поездка была давным-давно и он лишь вспомнил о ней…
Постепенно из тумана возникали стволы деревьев, они становились плотнее, словно загустевали. Где-то вверху пролетели большие тяжелые вороны, и, когда они уже скрылись за верхушками деревьев, послышался их надсадный хриплый лай.