Кейн улыбнулась, покачав головой.
– Да, и я крестила ее так, как крестили всех Кэйси. Ты же мне рассказывала, как ты сделала это с Хэйденом. Потом я рассказывала ей о клане, которому она принадлежит. И, клянусь, если бы она тогда могла говорить, она бы попросила меня отвезти ее домой, к тебе.
– И это учитывая, что вы все время жили у твоей матери?
– В ее жилах течет кровь Кэйси. Помнишь – «сорная трава». Пробивается. И мама с таким же успехом могла попробовать сломить ее дух, как пыталась сломить твой. Ты даже не представляешь, как я рада, что больше мне не придется воспитывать дочь одной. Ханна чудесный ребенок, и она – плоть от плоти кое-кого мной очень любимого.
Эмма запечатлела поцелуй на губах, о которых мечтала и прикосновениями которыми не могла насытиться. За этим коротким поцелуем последовали другие, нежнее и откровеннее. И рука Кейн инстинктивно легла Эмме на грудь. Кейн чувствовала, как напряглась каждая клеточка тела ее любимой.
В голове Эммы с молниеносной скоростью пролетела мысль о том, что ей хочется прикасаться к Кейн, чувствовать ее кожу, целовать шею, ключицу, грудь, спускаться ниже, лишь бы только излить всю свою нежность. Но эту мысль догнала другая, не столь приятная: сначала Кейн нужно выздороветь, а пока ее вообще нельзя тревожить. И Эмма, делая над собой величайшее усилие, отстранилась.
– Нет, вернись. Иди сюда, любовь моя, – проговорила Кейн с надрывом в голосе. – Тебе ведь не хватало страсти без меня, а я так устала ждать.
– Я бы очень хотела, но твои раны… – Эмма знала, что протест ее прозвучал, по меньшей мере, вяло.
– Давай, скажи мне, что ты не хочешь меня, и я оставлю тебя в покое.
Эмма не ответила. Еще немного, и она готова была поддаться. Она уже чувствовала, что комната, в которой они находились, начала сужаться, терять краски, еще мгновение – и вовсе исчезла. Остались только они, так горячо любившие друг друга, в ослепительно белой невесомости. Эмма отбросила все мысли и поддалась волшебству, царившему вокруг. Она едва прикоснулась к губам Кейн и поднялась с постели.
Ее подруга не успела понять, что произошло и, думая, что Эмма отказала ей, готова была застонать от обиды. Но та заперла дверь и вышла на середину комнаты. Лучи закатного солнца мягким светом падали на Эмму. Она медленно расстегивала пуговицы на своей рубашке, одну за другой. Сейчас ей хотелось лишь одного – снять с себя всю одежду, которая вдруг сковала ее тело, будто была не из тонкой дорогой ткани, а из грубого сукна. Эмма хотела снять все, до последней детали, чтобы быть к Кейн максимально близко, чтобы ничто больше не разделяло их. Эмма была просто сведена с ума любовным настроением, заполнившим все вокруг, что готова была поддаться на все, что бы ни пришло Кейн в голову.