А утро занималось мрачное, холодное, в заиндевевшую темень окна пролилась другая темень, чуть пожиже, в ней Борисов разглядел черные жесткие ветки деревьев.
Прислушался — как там Светлана? Тихо. Ни шороха, ни шевеления, будто ее не существовало вовсе. Шею окольцевала неприятная петля, ко лбу будто бы прилипла мокрая паутина — мелькнула нехорошая мысль: а жива ли она вообще? Может, он что-то не рассчитал, недодумал — вчера в горячке возвращения с того света на этот Светлана вроде бы держалась на ногах, про детский сад рассказывала, рисунок показывала, и Борисов устало дивился, отмечая про себя — молодец, девушка, хорошо держится!
Он обеспокоенно шевельнулся, поднес кулак ко рту, покашлял. Прислушался: не отзовется ли Светлана?
Было тихо. Только пар от кашляния вспух жидким куполком над его лицом.
По тусклой заиндевелой поверхности окна проскользил рдяной отблик, в нем, как в аквариумной глуби, проступили темные рога пятна, косо свалились за обрезь мохнатого липкого инея, за первым бликом двинулся второй — словно бы кто-то показывал кино, — ощущение нереальности, сонной одури вызвало еще большую слабость, Борисов разжал зубы, почувствовал соль и тепло во рту. Подумал равнодушно: кровь!
Неподалеку что-то полыхало — тени, отбрасываемые пламенем, перестали перебегать воровато с места на место, они уже смело отпечатывались на стекле, ровно ложились одна на другую. Борисов сглотнул кровь, слабым вялым взглядом досмотрел в окно.
Вздрогнул, когда за спиной, в дверном проеме раздался голос:
— Где пожар, не знаете?
Покачал головой. Спросил на «вы», словно бы вчера не высказывал своего пренебрежения к мягкотелому обращению:
— Как вы спали? — Отметил, что голос его — непрочищенный, глухой, слабый, и ему сделалось неудобно перед Светланой. — Извините, пожалуйста, — произнес он виновато.
— За что извиняетесь? — удивилась Светлана.
— За все, — не оборачиваясь, проговорил Борисов.
— Это я перед вами должна извиняться, — произнесла Светлана тонким, каким-то синичьим голоском. — Если бы не вы, я не знаю, где бы сейчас находилась.
— Пустое, — вспомнив моряка, и еще — усталого, насквозь пропитанного солидолом и металлической окалиной мастера с фабрики Урицкого, произнес Борисов. — Вы не замерзли?
— Очень замерзла!
Борисов повернулся. Шею прострелила боль, глазами он нащупал в сумеречном проеме двери тонкую фигурку в расстегнутом плотном пальто, снятом с чужого плеча, — может быть, это пальто носил ее отец, может, брат, а может, просто кто-нибудь принес в детский сад, чтобы утеплить ребятишек, а оно досталось воспитательнице, хотя Светлана была явно не из тех людей, которые обижают ребятишек.