— Вам скоро на работу? — спросил Борисов машинально, ему сейчас обязательно надо было что-нибудь спросить, услышать собственный голос.
Бледное Светланино лицо расплылось в сумраке.
— Нет, — хрипло проговорила Светлана.
— Что — нет?
— В детском саду оставалось двенадцать детишек. Позавчера их… — Светлана недоговорила, согнулась в хриплом кашле, плечи ее сникли под тяжестью одежды.
— Вам помочь?
Светлана, не переставая хрипеть — что-то перехватило ей легкие, мешало дышать, отрицательно помотала головой.
— Никого из детей уже нет в живых, — произнесла Светлана, согнувшись. Она никак не могла разогнуться.
— Бомба? — шепотом спросил Борисов.
— Прямое попадание снаряда. — Светлана наконец выпрямилась, изо рта у нее вырвался хрип. В груди тоже что-то хрипело, поскрипывало ржаво, она вообще сейчас состояла из изматывающего хрипа да из скрипа, ничего другого в ней не было, только хрип да скрип. — Я лишь случайно не попала под снаряд. Только и осталось у меня от детского сада, — она вытащила из кармана листок бумаги, который показывала вчера, — вот это.
Окно было по-прежнему окрашено в ровный кровянисто-светлый цвет, по вспушенному густому инею ползали клюквенные тени; огонь, разгоревшийся где-то неподалеку, жил, вызывал опасение — а вдруг перекинется на дома и пойдет гулять? Борисов закрыл глаза.
Надо было снова растапливать печушку. Книгами. Борисов молча, почти неслышно, поднялся, побрел к окну. Сквозь розовую густоту инея ничего не было видно. Горело где-то рядом. Пожар был беззвучным. Когда горит с грохотом, с воплями и треском — такой пожар бывает понятен, каждому становится ясно, что пожар будет скоро потушен, а когда тихо, без единого звука, — тогда страшно. Это значит, нет людей, которые могли бы усмирить пламя — люди мертвы.
— Вы, пожалуйста, не плачьте, — не отрываясь от окна, попросил Борисов.
— Я не плачу, — далеким голосом отозвалась Светлана.
В груди Борисова от этого голоса образовалась пустота, и в этой пустоте ошеломляюще гулко, болезненно заколотилось сердце.
— Вас дома кто-нибудь ждет?
— Нет.
Рыжие мутные блики недалекого пожара скользили по стенам комнаты.
— Может, вам лучше никуда не уходить? Может, останетесь здесь?
— Дом есть дом. — Светлана всхлипнула.
Рыжие блики продолжали метаться по стенам комнаты.
— Надо умываться, а на улицу идти неохота. — Борисов передернул плечами. — Холодно, как в ледовой яме.
— Не ходите.
— Нельзя. Сломается пружина, основа, стержень — и все, сразу покачусь под гору.
— Какой стержень?
— В каждом человеке есть нечто такое, что позволяет ему держаться — пружина, стержень, основа. Называйте как угодно. Главное не название, а смысл. Почти всегда это проявляется в малом, иногда в чем-то очень малом. — Он замолчал на секунду, переводя дыхание, выровнял самого себя, словно в долгом тяжелом беге — Борисову казалось, что он вот-вот завалится, ткнется головой в обочину, словно сошедший на нет бегун, но ничего, пронесло, и он заговорил дальше: — Допустим, каждодневное умывание. Раз привык человек умываться, раз это заложено в крови — умывайся, даже если не можешь встать с постели.