— Что случилось? — по-русски спросил капитан у аппетитной немки.
Та залопотала бодро, быстро — не разобрать, что говорит, — завзмахивала руками, из глаз начал брызгать голубой огонь. Горшков поднял руку, останавливая немку, попросил Петрониса:
— Пранас, переведи! Ничего не могу понять… Что она высыпала на меня?
Петронис усадил немку на стул, произнес что-то резко, и та мигом умолкла, задышала возбужденно, грудь у нее сделалась похожей на тумбочку — можно вазу ставить, — заговорила спокойно, с деловыми нотками в голосе.
Петронис, слушая ее, кивал неторопливо, потом поднял руку:
— Стоп!
Немка умолкла, захлопала своими искристыми глазищами — хороша была дамочка. Капитан вопросительно глянул на переводчика:
— Ну?
Петронис, словно бы сомневаясь в чем-то, приподнял одно плечо — может, он услышал что-то не то? — затем вздохнул и пробормотал:
— Даже не знаю, как сказать, товарищ капитан…
— Как есть, так и говори.
— Согласно вашему приказу она несколько раз выходила на расчистку улиц. В результате от этой работы у нее пропало молоко.
— У нее что, на руках грудной ребенок?
— Да.
— Тьфу! Могла бы вообще не выходить на расчистку.
— Могла бы, товарищ капитан, да побоялась ослушаться приказа.
— Ох уж эти немцы! — Горшков поднялся с расшатанного скрипучего стула — сделал это аккуратно, опасаясь завалиться, приоткрыл дверь в коридор: — Мустафа, где ты?
Мустафа не замедлил нарисоваться, лихо хряснул кирзачами друг о дружку. Хорошо, что каблуки не отвалились.
— Тут я, — глядя на немку, сладкоголосо пропел ординарец.
— Мустафа, у нас в кассе что-нибудь имеется?
Ординарец сложил домиком бесцветные короткие бровки.
— Кой-что имеется, товарищ капитан, — добавил на всякий случай: — Самая малость.
— Придется эту самую малость раскассировать, Мустафа.
Ординарец вновь бросил заинтересованный взгляд на немку, вторично стукнул сбитыми каблуками сапог.
— Всегда готов, товарищ капитан!
— Выдели немного денег на ребенка гражданке — это раз и два — сгоняй с ней к бургомистру, передай мою просьбу: пусть каждый день выделяет этой даме по литру молока. — Горшков сделал пальцем указующий жест. — Пранас, переведи, чтобы мадам все было понятно.
Петронис перевел. Немка расцвела, сделалась пунцовой, из глаз брызнули радостные искры, она присела в книксене.
— Данке шен, герр комендант!
Петронис открыл было рот, но Горшков осадил его рукой:
— Не надо, Пранас, это понятно без всякого перевода.
Переводчик хрипловато, как-то кашляюще рассмеялся, немка не отстала от него — смех ее был легким, звучным, как у феи, капитан не выдержал, поднес ко рту кулак и тоже рассмеялся, хотя, как он полагал, комендантам, находящимся при исполнении служебных обязанностей, смеяться не положено.