Понятно одно — от танков отрываться нельзя. Горшков закусил губы (в этом виноват он, капитан Горшков, и только он, больше никто), пригнулся к водителю:
— Возьми немного левее! Левее! Берем этих гадов в обхват. — Горшков дал очередь, она оказалась короткой — кончились патроны, он выматерился — какой бой может обходиться без мата, — отщелкал от ППШ диск, швырнул себе под ноги, из-под сиденья выхватил новый диск, дал очередь. — Берем в обхват! Нельзя дать им уйти!
Водитель «виллиса» понял, что надо делать, взял левее, «додж» пошел правее. Эсэсовцы развернулись и побежали в лес. Горшков сбил с ног двух человек, стрелял он много метче немцев, Коняхин свалил одного, остальных достать не удалось — «виллис» уткнулся капотом в поваленное дерево, перед носом «доджа» возникла кленовая гряда — не пройти.
— Тьфу! — Капитан выматерился, оглянулся на дорогу — там, проворно лязгая гусеницами, подкатили «тридцатьчетверки», уткнулись в хвост автомобилей с прицепленными к ним пушками. Остановились.
Капитан выпрыгнул из «виллиса». Один из эсэсовцев был жив, шевелился вяло, напряженно хлопал ртом и что-то пытался сказать, второй — мертв, очередь раскрошила ему череп, голова, лишенная прочного костяка, поплыла, будто гнилая тыква, в разные стороны.
Резким ударом ноги Горшков отбил из-под руки раненого гитлеровца «шмайссер», загнал его под жидкий можжевеловый куст, растущий в сторонке — так будет надежнее, нагнулся. Спросил у раненого:
— Из какой части? Фамилия? Звание?
Раненый что-то забормотал невнятно, и капитан, продолжая висеть над ним, выкрикнул:
— Пранас, переведи!
Оказалось, к Эльбе прорывались остатки отдельного эсэсовского полка во главе со штурмбаннфюрером Клаудом. Эсэсовцы были наголову разбиты нашими танкистами в Судетах и теперь лесами пробирались к Эльбе. В бои не вступали — вступили только сегодня… Случайно.
— Благодаря вот ему, — раненый покосился на убитого эсэсовца, — он сошел с ума.
Никакой ценности раненый эсэсовец не представлял — что бы он ни сказал сейчас, все это уже не имеет никакого значения, жизнь вот-вот должна перестроиться, покатить по другим рельсам, невоенным, а все, что связано с богом Марсом, отойдет в сторону, умрет. Как и этот эсэсовец. Горшков глянул на часы — время поджимало, надо было двигаться дальше.
— А с этим что делать? — Мустафа наставил на эсесовца автомат.
— Не надо, Мустафа. — Капитан рукой отвел ствол автомата в сторону.
— Я бы пристрелил его, товарищ капитан. — Ординарец был упрям, лицо его сделалось жестким.
— Все, Мустафа. Война на исходе. Что с ним делать, пусть решают сами немцы. — Горшков повысил голос: ординарца надо было не только окоротить, но и привести в чувство. — Дай ему бинт, перевяжется он сам, — и пусть остается здесь. Если повезет — его найдут, и он выживет, не повезет — сгниет тут. Третьего не дано.