Для верной оценки событий первых недель войны стоит по возможности исключить фактор «послезнания». Командиры и бойцы Красной Армии в июне – июле 1941 года, конечно, не знали, что будет героическая оборона столицы, что будут крупные поражения немецких войск и наступление по всем фронтам. Они исходили в своих действиях из того, что знали на тот момент и что видели вокруг. Если мы внесем эту поправку на «послезнание», то мы увидим, что Красная Армия в исключительно неблагоприятной для себя обстановке сделала очень многое для победы, и у нас нет причин в чем-то ее упрекать.
Глава десятая. Директива № 3
Эта директива, отданная вечером 22 июня 1941 года войскам, вызвала большие споры в исторической литературе и практически единодушную негативную оценку, как нереальная к исполнению и чуть ли не как причина поражения Красной Армии в приграничном сражении. Причем в такой оценке часто сходились как сторонники официальной советской версии истории войны, так и ревизионисты. Особенно по этому поводу много написал Виктор Суворов, который посвятил ей даже целую главу «На рожон!» в книге «Тень победы», где и сделал, пожалуй, наиболее яркое замечание: «Ах, лучше бы наш стратег таких директив не подписывал! Смысл этой директивы в том, что Жуков снова не ставит войскам задачу защищать свою землю. Жуков снова бросает войска в наступление, причем на территорию противника. Смысл директивы в том, что войскам запретили обороняться. Жуков бросил войска в наступление, поставив фантастические, невыполнимые задачи захватывать польские города Сувалки и Люблин, причем очень быстро»[234].
В этой критике есть два немаловажных момента. Во-первых, в массе своей она основывается почти исключительно на мемуарах Г.К. Жукова. При всей важности воспоминаний начальника Генерального штаба, возглавлявшего этот важнейший орган в первые дни войны, тем не менее нельзя сказать, что только лишь его воспоминаний и размышлений достаточно для оценки этой директивы. Во-вторых, в ответ на всю эту критику можно задать вопрос: а чего бы вы хотели? Какую директиву, по мнению всех многочисленных критиков, следовало отдать Генеральному штабу вечером первого дня войны?
Здесь также можно увидеть, как оценками руководит «послезнание» по поводу исхода приграничного сражения, которое закончилось отступлением, из которого растет не формулируемое, но весьма явно подразумеваемое мнение, что Генеральный штаб должен был отдать какую-то другую директиву, на переход к обороне или даже директиву на общее отступление. Однако если рассмотреть итоги первого дня боев, то оснований для подобных решений у Генерального штаба не было.