Ускакав подальше, мы стали смотреть, как английская пехота не торопясь захватила наш лагерь и вместе с ним наши палатки и еду, которую так и не успели приготовить пиндари.
Все были удручены поражением от ничтожных сил противника, особенно наш вождь Читу.
В гневе осыпал он своих понурых и пыльных командиров самой отборной бранью, упрекая в трусости и бестолковости.
– Где ты был, во имя Аллаха, Гафар Хан?! – обрушился он на Хана. – Почему ты не собрал людей и не дал достойного отпора горстке этих жалких неверных? Ты пытался, говоришь? По-моему, ты что-то путаешь! Отца твоего! Я-то отлично видел, как твой рысак, рассекая воздух, выбивал из земли такие клубы пыли, что она затмила само солнце!
Сопя от злости, Читу повернулся ко мне.
– И ты тоже хорош, Амир Али! – начал он упрекать меня, однако осекся, когда я показал ему голову раджпута, приподняв ее за волосы.
– Что это? Кто это? – вопросил он в недоумении. – Чья это голова?
– Она принадлежала командиру кавалерийского отряда англичан, о великий Читу, – поспешил объяснить я. – Подобно льву он набросился на нас, рыча и размахивая огромным сверкающим мечом, но твой покорный слуга успел так ловко подмахнуть ему эту самую голову, что бравый раджпут, кажется, даже не заметил этого и проскакал еще довольно долго.
– Вах! – кисло заметил Читу. – При этом он продолжал страшно рычать, пока не понял, что у него уже нет башки, и только тогда умер – надо полагать, от удивления. При этом тело его, закованное в непробиваемый стальной панцирь, так грохнулось о землю, что от великого потрясения почвы в садах Хайдарабада осыпались все розы, а сам низам хайдарабадский поперхнулся пловом, да? Мастак же ты на всякие рассказы, о Амир Али! Поэт, право! Впрочем, и на этом спасибо! Эх, вы!
С этими словами Читу развернулся и поскакал прочь. Мы последовали за ним. Ближе к вечеру, когда выяснилось, что мы потеряли не более сотни людей, Читу заметно успокоился и ободрился и даже начал нахваливать меня за храбрость и стойкость в бою.
Через несколько дней мы вступили во владения низама, и мой авангард устремился вперед на славный и богатый город Умраути, не забывая при этом и десятки деревень, попадавшихся на нашем пути. К моей чести, могу сказать, что я ограничивался лишь выкупом в виде денег и драгоценностей, не предавая жителей грабежу и насилию, а их деревни – огню, как это делали другие командиры, в особенности Гафар Хан, зверство и жестокость которого вызывали у меня все большее отвращение.
Вскоре мы оказались у стен Умраути. Немногочисленная стража, охранявшая этот город, при виде далеких клубов дыма от подожженных пиндари деревень не стала искушать судьбу и бежала, бросив жителей Умраути на произвол судьбы.