Он разделил трапезу с санитарами, подкрепившись супом с кониной и гнилыми овощами, переночевал на набитом соломой матрасе в тесной комнатке, где углы были затянуты паутиной, а окна не мылись сто лет, а утром его позвали в палату.
Лицо Джулио посерело от боли, глаза были воспаленными, мутными, и все же он вполне осознанно смотрел на старшего брата, а в глубине его зрачков затаилась неистребимая ненависть.
Голос был надтреснутым, слабым, он не мог передать того, чем был полон взгляд:
— Зачем… ты… меня… подобрал!
Дино устал считать моменты, когда Джулио смотрел на него с ненавистью. Впрочем, сейчас он его понимал, понимал, потому что не мог взять на себя хотя бы малую толику боли Джулио, в одночасье превратившегося из здорового, полного сил парня в беспомощного калеку.
— Разве ты хотел умереть?
— Не… хотел. Но теперь… хочу.
— Доктор Ларрей обещал при первой же возможности отправить тебя в Париж. Там о тебе позаботятся. Потом я тебя разыщу. Поедем на Корсику, к отцу и матери. Они будут рады. Навестим Бьянку, теперь она живет в Тулоне. Правда, я не знаю адреса, но думаю, нам удастся ее найти. Отец пишет, что Данте женился. Представляешь? Наш младший братишка тоже стал взрослым!
— Найди… опиум, — прошептал Джулио, — или… убей!
Дино понял, что сейчас брат не может думать и говорить ни о чем, кроме собственной боли. Едва ли Джулио осознал до конца, что его левая нога отрезана по колено, на левой руке не хватает трех пальцев, а на правой — двух. Телесные страдания пересилили душевные; последние нахлынут потом, а сейчас было бесполезно говорить о том, что человек может быть стойким перед роковой неотвратимостью и любить жизнь, даже будучи искалеченным ею.
Он не знал, где достать опиум, если его не было даже у Ларрея, и Джулио стонал и метался, вцепившись зубами в одеяло.
Дино оставил брата лежащим без сознания, оставил, не надеясь на то, что тот выживет: потрясения были слишком велики, а сил оставалось мало. Горячка не прекращалась, вдобавок начался изнуряющий кашель, и Джулио таял с каждой минутой. Но дольше Дино не мог ждать: война продолжалась, а он оставался солдатом.
Дино очутился в Париже через два месяца, с трудом добившись короткого отпуска. Дорога заняла много времени: по самым смелым подсчетам он мог позволить себе пробыть в столице всего лишь день. Наполеон собирался отправить вновь созданное войско в Пруссию, на передовую линию: молодые, плохо обученные солдаты нуждались в опытных командирах, к числу которых к тому времени принадлежал и Дино Гальяни.
Большинство его товарищей погибло, и он как никогда страдал от одиночества. Ему было не с кем поделиться своими мыслями, нечем укрепить веру в будущее. Даже лошадь Дино был вынужден оставить на границе, у русских крестьян, предварительно уверившись в том, что они не пустят конягу на мясо.