— Если я останусь в Тулоне, меня арестуют.
— Я тебя прикрою. К тому же тебе не придется слишком часто сталкиваться с жандармами: без крайней необходимости можешь не выходить на улицу.
В глазах Андреа зажегся свет безумной надежды. Он не мог подобрать слов:
— Я… я…
Человек усмехнулся.
— Хочешь сказать, что благодарен? Возможно, когда-нибудь ты в самом деле окажешься по-настоящему полезен для меня. Мне нужны преданные люди, на которых можно положиться в любой момент. Я стану платить тебе жалованье. Отдельной комнаты предоставить не смогу, но, думаю, ты не откажешься жить в конюшне.
— Я согласен.
Андреа был рад, что ему не придется общаться с другими людьми и он сможет проводить время с Животными. После лишенной всякого убранства затхлой клетушки корабельного трюма или тюремной камеры конюшня казалась почти что дворцом.
— Тогда идем, — позвал новый хозяин и добродушно добавил: — Значит, Андреа Санто?
— Да.
— Меня зовут Винсенте. Винсенте Маркато.
Спустя четверть часа Винсенте вошел в кухню, где Фелиса привычно колдовала над котлами. Заслышав шаги, женщина недовольно обернулась. Она относилась к приготовлению пищи, как к своего рода таинству, исключавшему присутствие посторонних, даже если это был сам хозяин.
— У нас новый работник, — небрежно произнес он. — Должен предупредить: он десять лет провел на каторге. Но вроде парень смирный. Его надо накормить.
Фелиса застыла с ложкой в руках. Не прибавив ни слова, Винсенте повернулся и вышел.
Когда Андреа несмело остановился на пороге и тихо поздоровался, Фелиса заметила, что он ждет разрешения войти в кухню. Окинув взглядом его лицо и фигуру, она увидела все, что хотела увидеть, и приветливо произнесла:
— Проходи, сынок. Садись к столу.
Она поставила перед ним тарелку с мясом, которое готовила на ужин, положила большой кусок хлеба. Мясо было золотисто-коричневым, сочным. К нему был подан картофель, которого Андреа никогда не ел, и свежие овощи.
— Спасибо.
— Как тебя зовут?
— Андреа Санто.
— Почему ты не смотришь людям в глаза?
Андреа вздрогнул. Ему хотелось ответить: «Привычка. Если глядишь в землю, меньше рискуешь получить удар». Впрочем иные охранники, напротив, кричали: «Посмотри на меня!». А после опять-таки били. Никогда нельзя было угадать, что может спасти от побоев, от унижений, от смерти.
Он ограничился тем, что сказал:
— Не знаю.
— Ладно, ешь, не буду тебя смущать, — промолвила кухарка и повернулась к своим котлам.
Прошло несколько дней. Прежний работник ушел, Андреа остался один. Он любил животных, и лошади быстро привыкли к нему. Он каждый день насухо вытирал их, чистил, давал воды и овса. Ему нравились глубокие спокойные звуки, наполнявшие конюшню, нравилось наблюдать за движениями лошадей. Когда они толкали его в плечо своими мягкими мордами, на его лице появлялась тень улыбки. Андреа всегда смотрел животным в глаза и разговаривал с ними так, как никогда не говорил с людьми. Возиться в саду он тоже любил, предпочитая делать это на рассвете не потому, что было прохладно, а оттого, что в это время обитатели дома еще спали.