Как и прежде, обстановка была очень бедна: старая, изъеденная червями кровать с выцветшим и запыленным саржевым покрывалом, громоздкий сундук и два стула, из которых торчала солома. Сам Алонсо лежал на кровати, рядом стояла гитара. Его лицо казалось все таким же печальным, правда, сейчас эта печаль приобрела оттенок безнадежности.
Услышав, как кто-то вошел, он сел.
— Кто здесь?
У Орнеллы перехватило дыхание от волнения и какого-то особого трогательного чувства.
— Догадайся!
В его улыбке появилась знакомая добрая ирония.
— Неужели звезда парижского «Опера» навестила бедного уличного музыканта?
— Ax, Алонсо! — воскликнула она и крепко обняла друга.
— Сколько времени прошло с тех пор, как мы расстались?
— Одно мгновение.
— А мне кажется — вечность.
Когда-то Алонсо говорил Орнелле, что для него время течет не так, как для зрячих людей, что оно не проносится мимо быстрой рекой в сотнях картин, что он носит его в себе, и с каждым годом эта тяжесть все больше стесняет душу. Теперь ей казалось, что она понимает слепого музыканта, вынужденного проводить дни среди табачного дыма, незнакомых голосов, звона стаканов, — вечного слугу на чужом пиру, лишенного возможности по-настоящему раскрыть свой талант.
— Дай твою руку, — попросил он и, ощупав ладонь Орнеллы, сказал: — Ты многого добилась, но тебе все равно чего-то не хватает. Я чувствую внутреннее кипение, загнанное вглубь недовольство собой. Ты никогда не успокоишься! — Потом поднял голову и промолвил: — Ты пришла не одна? Кто с тобой?
— Жена моего брата и… еще одна девушка.
— Вы гадаете по руке? — промолвила Бьянка. — Может быть, возьмете мою?
— Нет, я не гадаю. Я не знаю того, что будет. Просто я способен почувствовать, что представляет собой человек сейчас, а так же, что он оставил за плечами. Иногда мне достаточно услышать голос. Скажем, вы, синьора, много страдали, но сейчас счастливы. Вы очень веселая и, должно быть, на редкость красивая.
— А я? — вдруг спросила Женевьева и дотронулась до его руки.
В лице Алонсо промелькнула искорка странной надежды, надежды на то, во что он прежде не верил.
— Я… я не знаю, — растерянно и смущенно промолвил он. — Мне нечего вам сказать.
— Ты сыграешь для нас, Алонсо? — спросила Орнелла.
— Не сейчас. Я слишком взволнован нашей встречей. Вечером я буду играть в портовом кабачке «Медуза», где мы когда-то пели с тобой, Орнелла. Вы можете прийти и послушать. Кстати, когда ты уехала в Париж, я сочинил мелодию про тебя и твой остров.
— Мы с удовольствием придем. А потом ты поужинаешь с нами. Мне нужно много рассказать тебе и кое-что обсудить.