Бабочка присела на край нижней чаши, распахнула широко бархатные крылья, присыпанные золотой крошкой, замерла. Настенька осторожно потянулась к ней, уж очень хотелось прикоснуться к чуду.
– Нет, вы только посмотрите на эту дрянь! – Резкий голос ворвался в тихие девичьи мечтания, разом разрушив все волшебство. Даже фонтан, казалось, притих в растерянности и испуге.
Настенька обернулась. Длинный алый кафтан, расшитый золотыми и жемчужными цветами, заслонил сладкие домашние видения, будто яркое солнце, неожиданно ударившее лучом из-за облака в нежную дрожащую тень под деревом. Бледно-розовое покрывало окутывало изящную гибкую фигуру, пухлая белая рука, унизанная кольцами с крупными камнями, сжимала шелковый край, вторая, украшенная змееподобным браслетом, сердито дергала ворот кафтана. Темные глаза, густо обведенные черным, обрамленные длинными ресницами, смотрели на Настеньку с ядовитой злобой. За спиной красавицы стояли служанки.
– Султанша… – Настенька неловко присела, как учили аги, сложив руки лодочкой перед животом. – Простите, я не заметила…
– Как ты смеешь поворачиваться к госпоже спиной? – Девушка, сопровождавшая Махидевран Султан, любимую наложницу повелителя, мать наследника престола, высокомерно ткнула в Настеньку пальцем. – Совсем стыд потеряла. Вот уж пожалуюсь на тебя are.
Сама султанша при этом молчала, рассматривала Настеньку внимательно, будто вошь, пойманную в густой косе. Только глаза ее блестели нехорошо, болезненно, и казалось девушке, что не красавица-султанша перед ней, а злобная ведьма, из тех, про которых маменька в сказках рассказывала, что детишек заблудившихся к себе заманивают, а потом жарят и едят. Настеньке мерещилось, что она уже на лопате сидит, а ведьма эту лопату в печь задвигает, и пламя там горит жаркое, аж волосы трещат.
– Я не хотела, – едва слышно, задыхаясь от страха, пробормотала Настенька. – Я случайно…
Она не могла оторваться от глаз Махидевран, зачарованная, как кролик перед змеей, и так же дрожала, не в силах двинуться с места, даже не могла голову опустить, как положено перед госпожой. Никогда еще Настеньке не было так страшно, даже тогда, когда татарский воин, повизгивая от восторга, тащил ее за косы из хлева, больно дергая волосы. Даже тогда, когда она услышала тонкий взвизг кривой сабли, одним ударом снесшего голову деревенскому кузнецу, который пытался защитить жену. Даже тогда, когда волоклась за вонючей татарской лошадью, а батюшка, весь измазанный грязью и кровью, валявшийся на пороге церквушки, провожал ее крестным знамением, и во взгляде его было окончательное прощание, как с покойницей. Тогда было больше злости, чем страха. Но сейчас, глядя в миндалевидные глаза Махидевран, почерневшие от гнева, Настенька задыхалась от самого настоящего ужаса.