Алекс ошибся только в определении направления ветра — тот был не северо-восточный, а просто северный. Разница в жалкие двадцать три градуса[7] могла показаться несущественной тому, кто находился на берегу. Пассажиры же, дрожавшие в каютах почтенного торпедного катера, посчитали ее катастрофической. Те, кого одолевали не только холод, но и морская болезнь, эту самую «разницу» восприняли как нечто среднее между дискомфортом и желанием свести счеты с жизнью.
Карлос же предсказывал спокойное плавание, но уверенность капитана в этом не разделяли, по меньшей мере, трое людей, на первый взгляд стойко воспринимавших натиск стихии.
Дверь запасного выхода, расположенного слева от винтового трапа, ведущей в машинное отделение, была открыта и закреплена на крюк. В темноте дверного проема застыли Петерсен и Алекс, который сжимал в руке автоматический пистолет-пулемет. Майор левой рукой удерживал равновесие на танцующей под ногами палубе, правая была беззаботно сунута в карман куртки. Он давно уяснил: если рядом находится Алекс, держать оружие наготове излишне.
Каюта, отведенная им капитаном, располагалась по правому борту. Ее иллюминатор достаточно хорошо освещал проход. Дверь каюты была заперта, но Петерсен знал, что профессор, находившийся внутри, тоже начеку. Он взглянул на тускло мерцающие в темноте часы. Прошло полтора часа с тех пор, как они стояли здесь в засаде не шевелясь, не ощущая свирепого холода и, разумеется, ни на минуту не расслабляясь. Ничего нового в данной ситуации для них не было. Десятки раз этим людям случалось попадать в похожие переделки на обледенелых, открытых всем ветрам боснийских скалах. В горах поджидать врага приходилось значительно дольше, так что эту засаду вполне можно было считать одной из наиболее кратковременных и комфортных.
На девяносто третьей минуте ожидания в конце коридора появились двое мужчин, которые пригнувшись, быстро двигались в направлении правого борта. При каждом крене «Коломбо» их швыряло от переборки к переборке. Они были без обуви, вероятно, были убеждены, что так будет легче подкрасться тайно. Это выглядело смешным и нелепым — торпедный катер, борясь с волнами, ревел и грохотал с такой силой, что по палубе можно было маршировать в кованых сапогах, не опасаясь быть кем-то услышанным. У обоих мужчин из-за поясов торчало по пистолету, каждый держал в правой руке по предмету, подозрительно напоминавшему ручную гранату.
Это были Франко и Кола. Их и без того мрачные физиономии отражали не угрызения совести — в это Петерсен никогда бы не поверил, а, скорее всего, недостатки подготовки. Хотя по логике вещей, Алессандро должен был послать «на дело» профессионалов, однако вид Франко и Колы свидетельствовал об обратном. Они явно не родились с шумом моря в ушах и были бы счастливы никогда не слышать его. Недостаток румянца на их лицах подтверждал это. Как же чувствовали себя те, кто оставался в каюте — нос судна нырял вверх-вниз, как поплавок. И не мудрено: тут было самое неспокойное место на катере.