– Наш гость, Шандор. Маленькая канарейка, которая запоет у нас еще до того, как окончится ночь. Шеф уже лег?
– Он ждет вас у себя в кабинете, – ответил тот низким, глубоким голосом, каким только он и мог обладать.
– Отлично. Я вернусь через несколько минут. Присмотри за нашим приятелем. И повнимательнее. Подозреваю, что он очень опасен.
– Я присмотрю, – успокаивающе пообещал Шандор, подождал, когда Жендрё с сумкой и документами Рейнольдса в руке уйдет, и лениво оперся на белоснежную стену, сложив массивные руки на груди. Едва он это сделал, как почти тотчас оттолкнулся от стены и сделал шаг к Рейнольдсу. – Вы плохо выглядите.
– Я чувствую себя нормально, – хрипло ответил Рейнольдс, учащенно дыша. Его слегка покачивало. Подняв онемевшие руки к правому плечу, он, морщась, потер затылок. – Все дело в голове. Болит голова.
Шандор сделал еще шаг вперед и увидел, как у Рейнольдса закатываются глаза, зрачков уже не стало видно, одни белки. Рейнольдс начал падать вперед, накреняясь влево. Он мог бы пораниться очень сильно и даже себя убить, если бы его незащищенная голова ударилась в этот момент о цементный пол. Шандор вынужден был быстро вытянуть руки вперед, чтобы задержать падение. Рейнольдс ударил Шандора сильнее, чем когда-либо кого-нибудь в своей жизни. Перенося тяжесть тела с левой ноги на правую, он обрушил сковывающие запястья наручники жестоким, сокрушительным ударом, вложив в него самую последнюю унцию энергии, остававшуюся в руках и плечах. Ребра двух его ладоней, сильно сжатые вместе, ударили Шандора по открытой шее, чуть пониже уха и челюсти. Ощущение было такое, словно он соприкоснулся со стволом дерева. Рейнольдс охнул от боли. Ему показалось, что он сломал оба своих мизинца.
Это был прием дзюдо, смертельный удар. Такие, как правило, убивали наповал или непременно парализовывали, заставляя терять сознание иногда на несколько часов. Так было со многими, теми, кого Рейнольдс когда-либо знал.
Шандор что-то пробормотал, потряс немного головой, чтобы прояснить взгляд, и продолжал двигаться вперед, безжалостно прижимая Рейнольдса к «мерседесу», чтобы исключить любую попытку ударить его ногами или коленями. Рейнольдс оказался беззащитен. Он не мог сопротивляться, даже если бы захотел: к великому его удивлению, нашелся человек, который мог не только выжить после такого удара, но практически почти не обратить на него внимания. И это изумление не оставило в нем даже мысли о сопротивлении. Шандор наконец прижал его к машине своей огромной массой, протянул обе руки, схватил Рейнольдса за предплечья и сжал. Никакой враждебности или иного чувства не было в глазах гиганта, когда они немигающе уставились в глаза Рейнольдса с трех-четырех дюймов расстояния. Он просто стоял и сжимал. Рейнольдс, пытаясь не закричать от боли, сжал зубы и губы так крепко, что заныли челюсти. Ему показалось, что предплечья его сдавливают гигантские неумолимые тиски. Он почувствовал, как кровь отхлынула от лица, холодный пот выступил на лбу, и показалось, что кости рук раздавлены до такой степени, что никогда не срастутся. Кровь ударила в виски, стены гаража потускнели и поплыли перед ним. Лишь тогда Шандор разжал свои железные объятия и сделал шаг назад, слегка потирая левую сторону затылка.