Дядя Миша незаметно подмигивает мне.
Чертовски приятно подниматься под утро сквозь этажи делового, незасыпающего дома!
Сквозь широкие стеклянные двери видны полупустые типографские залы с дрожащими от напряжения машинами. Они бешено жуют бесконечную бумажную полосу, откусывая от нее ровные газетные листы. Медленно прохаживаются вдоль машин спокойные люди в синих халатах, и вихрем пролетают другие — в спущенных галстуках и распахнутых рубашках.
В воздухе разлит густой, сильно припахивающий керосином, но все же приятный запах свежей газетной полосы.
К пятому этажу шум несколько умолкает, и по пустому коридору мы проходим в ночной буфет. Квадратные часы над входом показывают три часа сорок шесть минут. Прямо как в песне, «у нас еще в запасе 14 минут…». Точно, целых четырнадцать. Успели.
Молодец Кондаков! Эту ночную точку нарпита он открыл еще тогда, когда работал поблизости, в райотделе, и гордился ею безмерно. Еще бы — чистота, белые столики, уют, горячая еда — что еще надо под утро измотавшемуся человеку?
Раньше по пути с места происшествия мы иногда заезжали перекусить на вокзал, но после того, как однажды, отстояв фантастическую очередь и будучи уже у самой продавщицы, увидели, что через толпу продирается наш водитель, делая нам отчаянные знаки, мы решили больше не рисковать.
В управлении буфет закрывается в восемь, и потом оборачивайся как знаешь. А ведь если подсчитать, сколько народу сидит там по ночам и работает! Опергруппы, дежурная часть, связисты, картотетчицы угрозыска и ОБХСС, еще кое-кто — почему бы о них не позаботиться? Однако риторический этот вопрос уже который год повисает в воздухе… А ведь у нас производство по всем статьям вредное! И не только в смысле моральном…
Впрочем, чего ворчать, если в руках у тебя в данный момент холодеет запотевший стакан молока (хотя и без пенки), сидящий напротив Кондаков с урчанием вгрызается в отбивную, а устроившиеся за соседним столиком проводник и дядя Миша солидно употребляют лимонад. На седой щеточке усов дяди Миши неслышно лопаются светлые пузырьки. Хорошо…
— Слушай, — вдруг говорит заморивший голод Кондаков, — ну ладно, я все понимаю у вас в ОТО, но все же… Вот ты, допустим, химик…
— Допустим, — охотно соглашаюсь я.
— Значит, представитель точной пауки. Трасологи там у вас, баллисты, дактилоскописты — это ведь все тоже наука…
— Ну? — подозрительно спрашиваю я.
— А как же тогда эмпирики чистейшей воды?
— Чего-чего?
Кондаков доволен.
— А ты думал, что если сыщик, так уж таких слов и не знает?.. Сыщик все должен знать, во всем разбираться. Сыщик — это, брат, емкое слово. И, кстати, незаслуженно обиженное…