Олвин медленно двинулся в обратный путь через зеркальный зал. Его сознание все еще было занято картиной ночи и звезд. Он испытывал и необъяснимый подъем, и в то же время был подавлен. Он не находил ровно никакого способа, который помог бы ему скользнуть в эту огромную пустоту, да, собственно, не видел и никакой разумной причины так поступать. Джизирак сказал, что человек там, в пустыне, обречен на скорую гибель, и Олвин верил ему вполне. Быть может, наступит день и он отыщет способ покинуть Диаспар, но он знал, что даже в этом случае ему вскоре придется вернуться. Уйти в пустыню было бы забавной игрой, не более. Но игрой, которую он не сможет разделить ни с кем, и сама по себе она не даст ему ничего. И все же на это стоит пойти хотя бы только ради того, чтобы унять душевную тоску…
Словно не желая возвращаться в знакомый мир, Олвин бродил среди отражений прошлого. Он остановился перед одним из огромных зеркал и стал рассматривать изображения, которые то появлялись, то исчезали в его глубине. Неведомый механизм, управляющий этими образами, контролировался, видимо, самим присутствием Олвина и, до некоторой степени, его мыслями.
Было похоже, что он стоит в каком-то огромном открытом дворе, которого он никогда прежде не видел, но который, вполне вероятно, и существовал где-то в Диаспаре. Было похоже, что здесь происходило какое-то собрание. На приподнятой платформе двое мужчин вели вежливый спор, а их сторонники стояли внизу и время от времени бросали спорящие реплики. Полная тишина лишь добавляла очарования происходящему: воображение медленно принялось восполнять отсутствующие звуки. «О чем они спорят? — думал Олвин. — Быть может, это вовсе не какая-то реальная сцена из прошлого?» Тщательно продуманная и сбалансированная расстановка фигур, слегка театральные движения — все это делало происходящее как-то слишком «причесанным» для настоящей жизни.
Люди в зазеркалье продолжали свой давно никому не нужный спор, не обращая ровно никакого внимания на Олвина, отражение которого недвижимо стояло среди них. В сущности, было очень не просто поверить, что сам он не был реальным участником происходящего, — так безупречна была иллюзия. Когда один из фантомов в зеркале прошелся за спиной Олвина, то фигура юноши перекрыла его, как это было в реальном мире. А когда кто-то из присутствующих переместился перед ним, то заслонил его, Олвина, своим телом…
Он уже хотел было уйти, когда обратил внимание на странно одетого человека, стоящего несколько в стороне от основной группы. Его движения, его одежда, — все в его облике казалось несколько не в стиле собравшихся. Он нарушал общий рисунок; как и Олвин, он казался среди остальных каким-то анахронизмом.