— Вы злитесь, потому что не хотите взглянуть правде в глаза, Бейкер. — Он легонько усмехнулся. — Все началось с того, что вы позволили одному парню начать с ложной посылки — а затем сделать из нее удобные ему выводы. Ну а поскольку вы позволили ему зайти столь далеко, теперь слишком поздно менять ход рассуждений.
— И это говорит гангстер? — поперхнулся я.
— Я — представитель нового поколения, — сухо сообщил он. — Изучал в университете философию, психологию и английский, а в свободное от учебы время учился метко стрелять. Да, я гангстер, и более того, знаю почему.
— Это, конечно, ваше дело, — осторожно заметил я, — но я все же хочу спросить. Почему вы пошли в головорезы?
— За это больше платят, — откровенно ответил он.
Через несколько минут я мельком взглянул на часы — мы как раз поднимались в лифте в пентхаус Чарли Ренца — было уже начало двенадцатого. Когда я подумал о том, что все нормальные люди давно спят, я не испытал особой печали, но при одной только мысли о Кэйт, которая сейчас сидит одна в своей комнате и беспомощно ожидает моего возвращения, мне захотелось выть. Я мог бы по этому поводу прорыдать несколько часов подряд — словно актер в древнегреческой трагедии.
Дверь пентхауса нам отворила Элла — та самая блондинка с завидным чувством юмора. Она притворилась, что не замечает присутствия Лютера, но меня одарила сияющей гостеприимной улыбкой.
— Привет, вот вы и снова здесь! — Она выжидающе хихикнула. — Что, услышали парочку новых смешных историй?
— Если даже это и так, они все на один манер, — быстро вставил Лютер.
— Да? — Элла с сомнением прикусила нижнюю губку. — И что из этого?
— Пошла отсюда! — рявкнул он.
В глазах блондинки сверкнул дерзкий вызов, и, смерив гангстера взглядом, полным глубочайшего презрения, она вздрогнула от грубости, однако тотчас убралась.
Чарли Ренц ждал нас в гостиной. С нетерпением отмахнувшись от моих благодарностей, он больше интересовался лаконичным описанием безвременной кончины скелета. Сообщение сделал человек, который эту кончину и организовал.
— Бейкер вытащил у него из карманов все, что там было, — сказал в завершение Лютер. — Почему бы нам не взглянуть?
Я бросил на стол ночные трофеи и осторожно развязал узелок носового платка, куда все это сложил. Жалкая коллекция разрозненных предметов составляла ничтожную эпитафию погибшему, подумал я, но затем должен был признаться, что человек-скелет и в самом деле не являлся для мира сего такой уж непоправимой утратой.
Пока я был занят этими философскими рассуждениями, — глубокими, словно у девицы, которая обрела первый сексуальный опыт после баскетбольного матча в прошлую среду, Ренц и Лютер с головокружительной быстротой разбирали коллекцию.