Довериться ему… У меня в сознании все связалось. Я представил себя одноруким, изуродованным ампутацией. Себя, альпиниста, который взошел на Эверест.
– Но без руки я не смогу написать ни строчки, я и десяти метров не поднимусь по скале, чтобы показать молодым… Для меня все кончится. Вся жизнь… Я не хочу уродовать свое тело. Оно священно, понимаешь?
Он глубоко вздохнул:
– Ты волен по-прежнему разлучать меня с Эмили. И волен подписать приговор своей жене. Оставить ее умирать в одиночестве и неведении. А о дочери ты подумал? Ведь только ты можешь вернуть нам свободу, нам всем. Что ты выбираешь?
Я с трудом, словно издалека, ощущал свою руку, шевелил пальцами, которые уже заледенели. Но эти пальцы принадлежали мне, они боролись за существование, втаскивали меня так далеко, так высоко по вертикали этого мира… Я не хотел их потерять, я отказывался уродовать свое тело, которое столько мне дало…
Но я прошептал:
– Давай… давай, Мишель. Руби, но перед тем…
С острым камнем в руке я подошел к своему календарю и с трудом провел на коремате последнюю полосу:
– Восемь дней. Мы продержались в этом аду восемь дней. Я хочу, чтобы этот коремат остался здесь как свидетель наших мучений.
Я в последний раз посмотрел наверх, на снимок, где мы все трое, отцепил его и положил на коремат рядом с зарубками. Потом снова улегся. Мишель принялся раздирать на полосы куртку Фарида:
– Это пойдет на перевязку. И еще…
Он топором отрубил подметки от ботинок Фарида, стоявших в углу, и протянул мне кусок каучука:
– Это тебе. В нужный момент прикуси ее зубами изо всех сил.
– Ага… Прикусить зубами. Так ведь делали в Средние века, Мишель?.. И выживали. Нет причины.
Он покачал головой:
– Теперь надо подождать. Когда ты не сможешь больше шевелить пальцами, тогда приступим.
Он уселся передо мной по-турецки, опустив топор между ногами. Перчатки он снял, и пальцы у него дрожали. В свете горелки маска отсвечивала то оранжевым, то красным – ну дьявол, ни дать ни взять. Я так стиснул зубы, что свело челюсти. Ногти впились в каучуковые удила, и я закрыл глаза. Руку, всего лишь руку… Жалкий кусок тела за жизнь моей жены. Кое-то пожертвовал бы почкой или роговицей за пачку денег…
Как я ни старался, большой палец сгибаться перестал. Мишель опустился на колени и подержал топор над огнем. Я дрожал всем телом.
– Пора…
Плечи дернулись, когда Мишель уложил мою руку на плоский камень, который он откуда-то притащил.
– Руби здесь, ладно? Точно между браслетом и кистью. Но не дальше, не дальше, прошу тебя.
Я сел и изо всех сил потянул за браслет.