* * *
В бистро стояла тишина. Несколько посетителей сидели за столиками перед бистро, грелись на солнышке, наслаждались в спокойствии своим кофе и «кампари». Внутри у окна стоял Оливье.
— Боже мой, старина, такое впечатление, что ты в первый раз видишь деревню, — сказал Габри из-за стойки бара, где он натирал до блеска дерево и наполнял конфетками вазочки, которые сам и опустошил.
В течение последних нескольких дней Габри каждый раз видел Оливье на одном и том же месте — у эркерного окна, откуда он смотрел на деревню.
— Трубочку?
Габри подошел к своему партнеру и предложил ему лакричную трубочку, но Оливье был словно зачарованный. Тогда Габри сам вонзил зубы в трубочку, начав по правилам со сладкого конца.
— Что тебя беспокоит?
Габри проследил за направлением взгляда Оливье и увидел то, что и предполагал увидеть. Явно ничего заслуживающего внимания. Только клиентов на террасе, затем деревенский луг с Рут и Розой. Сегодня на утке был вязаный свитер.
Оливье прищурился, глядя на утку, потом повернулся к Габри:
— Этот свитер тебе не кажется знакомым?
— Какой свитер?
— Тот, что на утке, конечно. — Оливье внимательно посмотрел на Габри, который не умел лгать.
Тот доел остатки трубочки, и на его лице появилось самое озабоченное из его выражений.
— Понятия не имею, о чем ты говоришь.
— Ведь это мой свитер, да?
— Полно тебе, Оливье. Уж не думаешь ли ты, что у тебя с уткой один размер?
— Не теперь, а когда я был маленьким. Где моя детская одежда?
Теперь Габри замолчал, проклиная Рут за то, что та стала выгуливать Розу в обновках. Хотя, возможно, не таких уж и новых.
— Я решил, что настало время от них избавиться, — сказал Габри. — Рут требовались свитера и всякие вещи для Розы, чтобы утка не мерзла осенью и зимой, и тут я вспомнил о твоей детской одежде. Для чего ты вообще ее хранил? Она просто занимала место в подвале.
— И сколько она там занимала места? — спросил Оливье, чувствуя, как внутри у него все закипает, как отказывают тормоза. — Как ты мог? — зарычал он на Габри, и тот, потрясенный, отпрянул.
— Ты же сам говорил, что от этих вещей нужно избавиться.
— Я! Я говорил, что от них нужно избавиться! Но не ты. У тебя не было на это никаких прав.
— Извини. Я понятия не имел, что они тебе дороги.
— Да, дороги. И что мне теперь делать?
Оливье смотрел на Розу, ковыляющую за Рут, которая бог знает что бормотала своей утке, и чувствовал, как слезы жгут его глаза, как эмоции рвутся из груди. Он уже не мог вернуть свои вещи. Не теперь. Они ушли. Ушли навсегда.
— Ты хочешь, чтобы я их вернул? — спросил Габри, беря Оливье за руку.