— Ты это выдумываешь.
— Нет. Мы ели с фарфора, принадлежавшего Екатерине Великой. Вместо туалетной бумаги он пользовался долларами.
— Sacré.[73] Это твоя мальчишеская мечта. Теперь я знаю, что ты валяешь дурака.
— Нет-нет. Это было что-то невероятное. А случалось, я приходил к нему, и он дарил мне какую-нибудь мелочь.
— И ты брал? — возвысил голос Габри.
— Конечно брал, — отбрил его Оливье. — Я ведь не крал, а ему эти вещи были ни к чему.
— Но может быть, он спятил. И тогда это все равно что кража.
— Это ужас, что ты говоришь. Неужели ты думаешь, я стал бы красть у старика?
— А почему нет? Ты перетащил его тело к старому дому Хадли. Кто знает, на что еще ты способен.
— Вот как? А ты во всем этом невинная овечка? — В голосе Оливье зазвучали холодные, жестокие нотки. — На какие деньги, по-твоему, мы купили бистро? Или гостиницу? А? Ты никогда не спрашивал себя, как мы смогли, начав с той трущобной квартиры…
— Я ее отремонтировал. Она перестала быть трущобой.
— …стать владельцами бистро и гостиницы? С чего это мы вдруг разбогатели?
— Я считал, что торговля антикварными вещами идет неплохо. — Последовала пауза. — Ты должен был мне сказать, — проговорил наконец Габри и задумался, как задумались Гамаш и Бовуар, о чем еще умалчивает Оливье.
* * *
День уже клонился к вечеру, когда Арман Гамаш отправился в лес. Бовуар вызвался было его сопровождать, но Гамаш предпочел остаться наедине со своими мыслями.
После разговора с Оливье и Габри они вернулись в штаб, где их ждал агент Морен.
— Я знаю, кто такой БМ, — сказал он, следуя за ними по пятам, даже куртки не дал снять. — Смотрите.
Он подвел их к компьютеру. Гамаш сел, а Бовуар склонился над его плечом. На экране была черно-белая фотография человека с сигаретой во рту.
— Его зовут Богуслав Мартину, — сказал Морен. — Он описал скрипку, которую мы нашли. Родился он восьмого декабря, так что эта скрипка, вероятно, была ему подарком на день рождения от жены. Ее звали Шарлотта.
Гамаш слушал и одновременно смотрел на одну строку в информации, найденной его агентом. Мартину родился 8 декабря 1890 года. В Богемии. Которая теперь была частью Чешской Республики.
— Дети у них были? — спросил Бовуар, тоже заметивший эту ссылку.
— Не было.
— Ты уверен? — Гамаш повернулся на стуле и посмотрел на Морена, но агент отрицательно покачал головой:
— Я проверял два… три раза. Там сейчас почти полночь, но у меня будет разговор с Пражской консерваторией — я хочу получить от них больше информации, и я у них спрошу, но, похоже, детей у него все же не было.
— Спроси про скрипку, — сказал Гамаш.