— Твое впечатление? — спросил Гамаш у агента Морена.
Прежде чем ответить, тот кинул взгляд на инспектора Бовуара.
— Я думаю, скрипка и музыка не имеют никакого отношения к людям, которые здесь живут.
— Возможно, ты прав, — согласился Гамаш, который знал, что, прежде чем найти убийцу, им придется заглянуть во множество пустых пещер. Видимо, это и была одна из таких пещер. — А что Парра? — спросил он, предвидя ответ.
Если бы что-то было, то Бовуар уже сказал бы ему.
— В их предыстории — ничего, — подтвердил Бовуар. — Однако…
Гамаш ждал.
— Вид у них был какой-то настороженный, взволнованный. Они удивились, узнав, что убитый был чехом. Все удивились.
— И что ты думаешь? — спросил Гамаш.
Бовуар провел усталой рукой по лицу.
— Не могу связать все это воедино, но, по-моему, здесь что-то есть.
— Ты полагаешь, тут существует какая-то связь? — не отступал Гамаш.
— А как же без этого? Убитый был чехом, нотные записи, бесценная скрипка, и здесь существует большое чешское сообщество, включая двоих человек, которые могли обнаружить хижину. Если только…
— Что?
Бовуар подался вперед, сцепил нервные руки на столешнице:
— Что, если мы ошибаемся? Что, если убитый не был чехом?
— Ты хочешь сказать, что Оливье лжет? — спросил Гамаш.
Бовуар кивнул:
— Он лгал во всем остальном. Может, он сказал это, чтобы сбить нас со следа. Чтобы мы подозревали других.
— Но как быть со скрипкой и музыкой?
— А что со скрипкой и музыкой? — Бовуар задумался на несколько секунд. — В хижине есть много других вещей. Возможно, Морен прав. — Впрочем, он произнес это тем же тоном, каким мог бы сказать, что, возможно, прав шимпанзе, то есть со смесью сомнения и благоговения, испытываемого свидетелем чуда. — Возможно, музыка и скрипка не имеют к этому никакого отношения. Там ведь были блюда и из России, а хрусталь — откуда-то еще. Эти предметы ни о чем нам не говорят. Он может быть кем угодно. У нас в подтверждение его чешского происхождения есть только слова Оливье. Может быть, Оливье и не лгал. Может быть, этот человек и в самом деле говорил с акцентом. Но не с чешским. Может, это был русский, или польский, или какой-то другой сходный акцент.
Гамаш откинулся на спинку стула, задумался, потом кивнул и подался вперед.
— Это вероятно. Но возможно ли?
Это была часть расследования, которая нравилась ему более всего и пугала его более всего. Пугал не загнанный в угол и опасный подозреваемый — пугала возможность того, что они повернут влево, тогда как должны были бы повернуть вправо. Или откажутся от версии, бросят многообещающий след. Или не заметят такового в стремлении к результату.