Не зная, что делать, Ройс пошел в спальню, налил в кружку вина из графина и принес ей.
— Выпейте, — решительно предложил он.
И с облегчением увидел, что она уже справилась с тоской и печалью и на губах ее при звуках его непреднамеренно отрывистых слов заиграла очаровательная улыбка.
— Похоже, милорд, — отвечала она, — вы вечно намерены совать мне в руки спиртное.
— Только преследуя неблаговидные цели, — пошутил он, и она фыркнула.
Сделав глоток, Дженни отставила кружку в сторону, скрестила руки на низеньком парапете и снова уставилась вдаль, словно что-то манило ее туда. Ройс пытливо глядел на нее, не в силах выбросить из головы ее откровения, чувствуя необходимость сказать что-нибудь ободряющее;
— В любом случае я сомневаюсь, чтоб вам понравилось нести ответственность за свой клан.
Она покачала головой и тихо молвила:
— Понравилось бы в любом случае. Я вижу, что очень многое надо бы делать иначе. Есть вещи, которые женщины замечают, а мужчины нет. И я о многом узнала от матери аббатисы. Есть новые ткацкие станки, и ваши, английские, гораздо лучше наших; есть новые способы выращивать хлеб… сотни других вещей, которые можно делать по-другому и с большим успехом.
Не в состоянии обсуждать сравнительные преимущества одних ткацких станков и способов выращивания хлеба перед другими, Ройс на пробу привел другой аргумент:
— Не можете же вы положить всю свою жизнь на то, чтоб оправдываться перед кланом.
— Могу, — тихо, но с яростной силой сказала она. — Я сделаю все, чтобы они снова считали меня своей. Это мои родичи. Их кровь течет в моих жилах, а моя — в их.
— Лучше бы вам позабыть обо всем этом, — уговаривал Ройс. — Я думаю, вы взялись за задачу, которую невозможно решить.
— Между прочим, в последнее время решение было не столь невозможным, как вы думаете, — возразила она, и прекрасное, повернутое в профиль лицо обрело торжественное выражение. — Уильям когда-нибудь станет графом, а он милый и замечательный мальчик… да нет, мужчина, ему уже двадцать. Он не такой сильный, каким был Александр, и не такой, каков Малькольм, но учен и отличается мудростью и верностью. Он хорошо понимает мое положение в клане и, став лордом, постарался бы все уладить. Но нынешней ночью это действительно стало невозможным.
— При чем тут нынешняя ночь? Дженни подняла на него глаза, и он вспомнил глаза раненой лани, хотя голос ее звучал спокойно и ровно:
— Нынешней ночью я стала незаконной супругою злейшего врага моего семейства… любовницей врага моего народа. Прежде родичи презирали меня за то, чего я не делала. Теперь у них появился хороший повод презирать меня за то, что я сделала, равно как и мне самой есть за что себя презирать. На сей раз я совершила непоправимое. Даже Господь не сможет меня простить…