Ройс стоял у окна небольшой, но хорошо обставленной спальни, которая стала его камерой после прибытия две недели назад в лондонский Тауэр, королевскую резиденцию Генриха. Широко расставив ноги, он бесстрастно глядел вдаль на лондонские крыши, погруженный в беспокойные раздумья. Руки держал за спиною, но они не были связаны ни единого разу с того первого дня, когда яростный гнев на Дженнифер Меррик — и на собственную глупость — на время лишил его способности реагировать. Тогда он разрешил связать себя, отчасти из-за того, чтобы его людям не пришлось рисковать головой, вступив за него в бой, отчасти из-за того, что был в тот момент слишком ошеломлен, чтобы обращать на это внимание. Однако к нынешнему вечеру неистовая ярость переросла в зловещее спокойствие. Попытавшись снова связать его по окончании ужина, Греверли вдруг обнаружил, что лежит ни полу с крепко впившимся в шею кожаным шнурком, а потемневший от злости Ройс склонился над ним всего в нескольких дюймах.
— Только попробуй еще раз меня связать, — прошипел Ройс сквозь зубы, — и я перережу тебе глотку через пять минут после разговора с Генрихом.
Корчась от неожиданности и испуга, Греверли все-таки умудрился выдохнуть:
— Через пять минут после разговора с королем… ты будешь на пути… к виселице!
Не отдавая себе отчета, Ройс усилил хватку, надежно перекрыв доступ воздуха в грудь противника, и когда физиономия оного стала менять цвет, опомнился и отпустил, хорошенько встряхнув. Греверли, сверкая ненавидящим взглядом, с трудом, пошатываясь, поднялся на ноги, но не отдал приказа солдатам Генриха схватить и связать Ройса. В тот момент Ройс посчитал вполне вероятным, что враг понял, как опасно сознательное попрание прав дворянина, пользующегося покровительством Генриха.
Однако теперь, прождав вызова от короля пару недель, Ройс начал задумываться, не достиг ли Генрих полного согласия со своим личным советником. Он глядел в ночную тьму, наполненную обычным для Лондона зловонием от сточных вод, помоек и экскрементов, и пытался разгадать причину явного нежелания Генриха встретиться с ним и побеседовать о причинах содержания Ройса под стражей.
Он знал Генриха уже двенадцать лет, сражался за него на поле битвы при Босворте7, был свидетелем провозглашения Генриха королем и его коронования прямо на этом поле. Признавая заслуги Ройса в той битве, Генрих в тот же день возвел его в рыцари, невзирая на возраст — Ройсу минуло всего семнадцать. Собственно говоря, это и было его первым королевским деянием. В последующие годы Генрих все больше и больше верил и полагался на Ройса, вместе с тем как все больше и больше не доверял прочим дворянам.