— Возьми его! — гремел отец. — Возьми копье, Дженнифер!
И тут Ройс догадался, зачем она пришла. Она пришла завершить то, что начали ее родичи; она пришла отомстить на своего брата Уильяма. Не шелохнувшись, он глядел на нее, видя, как по прекрасному лицу катятся слезы и как она медленно наклоняется. Но не берет копье, не выхватывает свой кинжал, а накрывает ладонями его руку и прижимается к ней губами. Одурманенный болью, охваченный смятением, Ройс наконец осознал, что она опускается перед ним на колени, и из груди его вырвался стон.
— Милая… — потерянно вымолвил он, сжимая пальцы, пытаясь поднять ее, — не надо…
На глазах у семи тысяч зрителей Дженнифер Меррик Уэстморленд, графиня Рокбурн встала на колени перед своим мужем, совершая публичный акт униженного покаяния, содрогаясь в неистовых рыданиях. Простояв так достаточно долго, Дженнифер поднялась, сделала шаг назад, подняла к Ройсу залитое слезами лицо и расправила плечи.
Гордость вспыхнула в израненном Ройсе, ибо стояла она так величественно и победно, словно король только что возвел ее в рыцарское достоинство.
Гэвин, которого удерживал на месте Стефан, вцепившись в плечо, подскочил сразу же, как только тот его выпустил. Ройс обнял оруженосца одной рукой и, хромая, заковылял с поля.
Уходил он под аккомпанемент почти такого же радостного хора, какой сопровождал его после победы над Макферсоном и Дюмоном.
Медленно, нерешительно и неохотно Ройс открывал глаза в своей палатке на турнирном поле, приготовившись к взрыву боли, которая, как ему хорошо было известно, возвращается вместе с сознанием. Но боли не было.
По доносившемуся снаружи шуму он рассудил, что поединки еще продолжаются, лениво полюбопытствовал, куда делся Гэвин, и тут вдруг сообразил, что его кто-то держит за правую руку. Повернув голову, он глянул в ту сторону и на мгновение подумал, что бредит. Над ним склонялась Дженнифер, окруженная ослепительно ярким нимбом солнечного света, льющегося через откинутый позади нее полог палатки. Она улыбалась ему с такой нежностью в прекрасных глазах, что он содрогнулся. Откуда-то издалека прозвучал мягкий голос:
— Добро пожаловать, мой любимый.
Внезапно он понял, почему видит ее в сияющем ореоле, почему не чувствует боли, почему она говорит и глядит на него с такой невероятной нежностью. И проговорил вслух, бесстрастно и твердо:
— Я умер.
Склонившееся над ним видение покачало головой и тихонько присело рядом. Нагнувшись, ангелоподобная дева откинула с его лба прядь черных волос и улыбнулась, но длинные ее ресницы слиплись от слез.