— Если б ты умер, пришлось бы, пожалуй, мне выйти на поле и поразить своего сводного брата, — поддразнила она, и в ее голосе еще слышалось страдание.
Кончики пальцев, лежавших на лбу, были холодными, и определенно наяву он ощущал прикосновение ее бедра.
— И как бы ты это сделала? — спросил он.
— Ну, — сказало видение, склоняясь и нежно щекоча его губы своими мягкими губками, — в прошлый раз я сделала вот как… Подняла забрало… и…
По губам его скользнул язычок, и Ройс задохнулся. Нет, он не умер. Ангелы, безусловно, так не целуют. Обвив здоровой рукой ее плечи, герцог притянул ее и только вознамерился поцеловать, как его осенила еще одна мысль, и он нахмурился.
— Если я жив, почему мне не больно?
— Тетушка Элинор, — прошептала она, — составила специальное снадобье, и мы заставили тебя его выпить.
Порвалась последняя паутина, опутывавшая его рассудок, и, блаженно вздохнув, он прижал ее, поцеловал и возликовал всей душой, ибо губы ее раскрылись и она целовала его в ответ от всего сердца. Когда Ройс наконец отпустил ее, оба никак не могли отдышаться, страстно желая сказать слова, достойные быть сказанными в лучшем месте, чем тут, в палатке, содрогающейся от воплей неистовой толпы. Через минуту Ройс спокойно спросил:
— Я тяжело ранен? Дженни перевела дыхание, закусила губу, и глаза ее затуманила боль от ран, полученных им по ее вине.
— Неужто дела мои так плохи? — хрипло допытывался он.
— Да, — шепнула она. — У тебя сломаны левая рука и три пальца. Раны на шее и под ключицей, которые, по словам Стефана и Гэвина, нанес тебе Малькольм, длинные и глубокие, но уже не кровоточат. Глубокая рана на ноге просто чудовищна. Ты получил страшный удар по голове, должно быть, когда снял шлем и наверняка, — мстительно продолжала она, — когда на тебя напал кто-то из моих мясников-родичей.
Кроме того, ты весь жутко избит. Он удивленно приподнял бровь:
— Звучит не так уж и плохо.
Дженни заулыбалась при столь героическом заявлении, но он тихо, многозначительно добавил:
— И что дальше?
Она сразу поняла, о чем он спрашивает, представила, какие еще физические страдания выпадут на его долю, если он вернется и проведет еще один поединок, и сравнила с неизмеримым страданием, которое придется стерпеть его гордости, если он этого не сделает.
— Тебе самому решать, — отвечала она через минуту и, не в силах сдержать недобрых чувств по отношению к отцу и брату, закончила:
— Но там, на поле чести, где моя семья обесчестила себя нынче, есть рыцарь по имени Малькольм Меррик, публично бросивший тебе вызов час назад.