«Ты чего?» – удивилась Цветанка.
Красавица улыбалась ей, окутанная рассветным туманом, и Цветанку неодолимо тянуло к ней – загадочной, как далёкая страна, неизведанной, как лесная глушь, прекрасной и вместе с тем нечеловечески-жутковатой. Её лицо дохнуло волнами рыка, и Цветанка отпрянула… Нет, это звуки из пасти призрачного волка отразились от зеркала воды – тревожно и предупреждающе, но о чём волк пытался предупредить, Цветанка не поняла. Открыв глаза навстречу яви, она столкнулась с новой бедой.
Этим летом в город пришёл мор. С какой стороны, из какого несчастливого края забрела смерть, так и осталось неизвестным, но её смрадное дыхание наполнило улицы, а её костлявые тени протянули длинные белые пальцы над сотнями людей. Жизни улетали одуванчиковыми пушинками в летнее небо; ещё вчера игравшее и весело скакавшее дитя теперь лежало, охваченное жаром и лихорадкой, со слипшимися от пота кудряшками, а над его челом простёрлась гибельная тень, осеняя его подглазья мертвенной голубизной… Ещё недавно готовившаяся к свадьбе девица, сражённая внезапною немощью, никла на постель вянущим цветком, и не суждено ей было облачиться в праздничные одежды и подать руку своему жениху… Ибо и жених её лежал уже на смертном одре. Плакал голодный младенец в люльке: некому было накормить его, потому что мать его снесли на огромный общий погребальный костёр, разложенный прямо посреди улицы. Покойников жгли десятками, веря в силу и способность очистительного огня не допустить дальнейшего распространения заразы…
«В этот год была болезнь сильная среди людей, – выводило усталое перо летописца. – И не было ни единого двора без больного; а в ином доме не находилось порой наполненной достаточной силою руки, чтоб подать воды болящему: все лежали, хворобой сражённые».
И валилось перо из руки, а пишущий сгибался и сотрясался в мучительном сухом кашле – грозном предвестнике молниеносного огня, выжигавшего изнутри целые семьи.
Пылали костры, к которым подносили новых и новых умерших. На улицах было не продохнуть от тяжёлого дыма с запахом горящей человеческой плоти, денно и нощно стоял всюду плач и стенание.
Смертельная хворь гасила жизнь в три дня. На первый обнаруживалось недомогание, царапающий кашель, озноб, лихорадка, головная боль, опоясывающая лоб; на второй тягостные ощущения усиливались, больной чувствовал, будто внутренности его горят огнём, а по телу шли красные пятна. На третий, последний день болезнь наносила смертельный удар: человек задыхался, утопая в грудной жидкости – то разлагались его лёгкие, превращаясь в жижу.