— Поосторожней, поосторожней, ты, бородатое дерьмо: нельзя ли поосторожней?
Стивен, возможно, спас ему жизнь, но ножницы хирурга откромсали и косицу, которую пациент десять лет растил и лелеял, а теперь, когда солнце припекало лысую белую голову, эта потеря была весьма чувствительна для капризного настроения Эйлиффа.
— Запишите имя этого человека, — прокричал новый первый лейтенант.
— Запиши сам, ты, старый французский пердеж, — ответил моряк. — А, вообще, заткнись. Порки больше нет.
Другие больные перебирались через борт, храня неодобрительное молчание, хотя с учетом крайне болезненного состояния, неожиданной спешности или опьянения тоже могли бы попрать дисциплину, но все же случившееся было намного-намного больше, чем дозволяла ситуация: в конце концов, нет ни пожара, ни кораблекрушения и Эйлифф не пьян. Стивен собирался последовать за ними, когда Хирепат спросил:
— Могу я пойти с вами, сэр?
— Нет, мистер Хирепат, — ответил Стивен. — Приказано никого не пускать на берег, а копирование наших записей займет все ваше время и силы. Вы ничего не потеряете: Ресифи — в вышей степени неинтересный порт.
— В таком случае, могу я просить вас о любезности передать это консулу Соединенных Штатов? — Он вынул письмо, и Стивен положил его в карман.
Поздно, поздно ночью, на притихшем корабле — только тихое пение пассата в такелаже, случайные шорохи вахты на якорной стоянке, склянки и крик часовых «все в порядке» за каждым ударом, отмечающем полчаса, — Стивен снял нагар со свечи, прижал руки к воспаленным, покрасневшим глазам, взял дневник и стал писать:
«Я видел, как Джек засиял от удовольствия, сделав прекрасный подход к берегу, вычислив свои течения, приливы, изменчивые ветры: это событие доказало его правоту. Так же и мое предсказание было настолько точным, насколько я мог желать. Бедная леди, она, должно быть, усердно трудилась с кодированием, и, как должно быть, от всего сердца проклинала Фишера, когда тот читал ей про смирение. Учитывая, что времени на кодировку у нее не оставалось, полагаю, что эксперты сэра Джозефа получат удивительно полную картину, и он будет вознагражден зрелищем только что созданной разведки: младенческие шаги, возможно, но многообещающего, даже выдающегося младенца.
Я сочувствую ей: этот добрый человек пережевывает одно и то же, а драгоценные секунды мчаться мимо. Ее печать, хотя и довольно искусная, с двойным волоском, выдает очевидное нетерпение. Когда мы встретимся завтра, не сомневаюсь, что наши глаза будут весьма похожи, как у пары хорьков-альбиносов, поскольку, хотя мои копии и письма сэру Джозефу сделаны в двойном экземпляре и, возможно, были длиннее, но я к этому более привычен. Мне не нужно высчитывать код на пальцах, черкать и писать снова с небольшими вычислениями на краешке, не нужно и бороться с чрезвычайным раздражением. Тем не менее, я должен стереть торжество из своих сияющих глаз: возможно, стоит надеть зеленые очки».