— Позвольте предостеречь вас от малейших потачек меланхолии, — начал доктор. — Открывая дорогу меланхолии, вы неизбежно сползаете к болезни.
Она попыталась улыбнуться, и ответила:
— Возможно, это всего лишь эффект от неаполитанских бисквитов, сэр. Я, должно быть, съела уже тысячу штук.
— Одни только неаполитанские бисквиты? Вас что, совсем не кормят?
— О да, но, надеюсь, я скоро привыкну. Пожалуйста, не подумайте, что я жалуюсь…
— Когда последний раз вы ели нормальную еду?
— Ну, довольно давно. На Чарльз-стрит, думаю.
Не поведя и бровью на слова «Чарльз-стрит», Стивен резюмировал:
— Диета из одних неаполитанских бисквитов — так вот откуда эта желтизна. — Он вынул из кармана сухую каталонскую колбаску, очистил ланцетом, и спросил: — Вы ведь голодны?
— О боже, да. Возможно, это все морской воздух.
Стивен начал давать ей кусочки колбасы, советуя жевать получше, и заметил, что Луиза вот-вот снова расплачется. Она тихонько отдавала некоторые кусочки собаке, а те, что отправляла в рот — проглатывала с трудом. Над трапом по левому борту появилась голова Баббингтона: он, покачиваясь, якобы высматривал своего пса. «Найдя» его, он влез на полуют и обратился к любимцу:
— Ну, Поллукс, пошли, не надоедай. Он не пристает к вам, мадам?
Но миссис Уоган, глядя вниз и в сторону, лишь тихо ответила:
— Нет, сэр.
Баббингтон, под холодным огнем взглядов Стивена, вынужден был отступить с занятой позиции. Тернбулл, последовавший за ним, оказался в лучшем положении: он привел боцманмата и квартирмейстера «для работ с кормовым флагштоком». Но, не успев отдать еще первый приказ, он вдруг заревел:
— Вы, сэр! Какого черта вы тут делаете? — на молодого человека, что бегом поднимался на полуют, лучась довольством. Выражение лица молодого человека моментально изменилось, он остановился.
— Прочь! — завопил Тернбулл, — Аткинс, поддай ему!
Боцманмат бросился вперед, подняв ротанговую палку, он успел нанести один или два удара и молодого человека как ветром сдуло.
Такая суровость была не в новинку Стивену, но он повернулся взглянуть, как на это среагировала миссис Уоган. К его изумлению, она порозовела, всякая желтизна ушла с лица, повернутого к горизонту за кормой, и, когда он вновь заговорил с ней, он почувствовал столь же удивительное изменение настроения: яркие глаза, очевидный подъем духа, внезапную разговорчивость. Женщина безуспешно пыталась скрыть взрыв положительных эмоций, овладевших ею. Не скажет ли доктор Мэтьюрин, как называется вот эта веревка, а мачта вон там, а вон те паруса? О, как много он знает, ну да, он же моряк. А можно у него попросить еще кусочек, малюсенький, той чудесной колбасы? Временами она пыталась сдержаться, но слова все текли и текли из нее, складываясь в не всегда связные предложения.