Мне отвели комнату на втором этаже, напротив спальни самой миссис Форсайт. Бумаги мистера Форсайта я разбирала в его кабинете, выходившем в сад. Иногда читала миссис Форсайт выдержки из дневников покойного мужа. Судя по всему, жили супруги счастливо и были очень привязаны друг к другу. Когда миссис Форсайт тяжело переболела в Африке какой‑то местной лихорадкой, мистер Форсайт, не раздумывая, оставил миссию, посчитав, что жене вреден климат Аккры.
Кроме нас двоих постоянно в доме жила только горничная Сьюзен. Миссис Рикс, кухарка, и её муж, садовник, занимали домик у дороги, Гаскин–Лодж, там же была конюшня, где помещалась старая смирная лошадь, которой почти не приходилось возить экипаж — миссис Форсайт редко выезжала. Мистеру Риксу, которого всё чаще мучила поясница, приходил помогать с садом Нед, паренёк с ближней фермы. У миссис Форсайт тоже мало кто бывал, кроме викария, мистера Тарлоу, доктора Ленгстона и мисс Юнис Митчем, кузины покойного мистера Форсайта, которая, собственно, и подала миссис Форсайт мысль издать проповеди мужа. Мисс Митчем, сухопарая особа, несколько напоминавшая лицом овцу и вечно занятая делами благотворительности, жила в Истбурне и приезжала в Гаскин–Гейт довольно часто. А на Рождество приехал Чарльз Торнфилд…
Служанка Глэдис заглянула в гостиную и хотела, было, собрать чайную посуду, но Синтия покачала головой:
— Спасибо, Глэдис, пока не нужно.
Хозяйка, замолчавшая, когда вошла служанка, между тем, как ни в чём не бывало, снова принялась за вязание.
— Тётя Джейн, — осторожно спросила Синтия, когда за Глэдис закрылась дверь, — кто такой Чарльз Торнфилд?
— О, — вздохнула пожилая леди, — самый бесполезный, лживый и недостойный человек из тех, кого я в те годы знала. С тех пор, увы, мои познания в человеческой натуре несколько расширились. Миссис Форсайт Чарльз приходился племянником. Сын её несчастной сестры, беспутный игрок и позор семьи. Полагаю, в тот раз он явился к тёте просить денег. Но ни о чём таком я тогда, конечно, и догадываться не могла. Чарльз, дорогая моя, был необычайно привлекателен, — выразительные тёмные глаза, живое лицо, располагающая улыбка, — вечерами читал нам вслух, очень мило поддерживал разговор, а главное, так убедительно изображал пылкого бедного юношу с чистым сердцем и высокими помыслами, во всём зависящего от властной богатой тётки!.. Через неделю, самое большее, я была от него без ума.
— Тётя Джейн!.. — ахнула Синтия.
— Мне было едва девятнадцать, милая, и жизнь я знала лишь по книгам, да и то, скажем прямо, не самым правдивым. Боюсь, чувства мои были очевидны любому, кто дал бы себе труд их заметить. Во всяком случае, Чарльз внезапно проникся любовью к тётушке. Он снова навестил её в конце февраля, потом в апреле. Июль он провёл в Гаскин–Гейт. На Рождество, когда миссис Форсайт задремала у камина, Чарльз отвёл меня к окну и сказал, что всё обдумал: отправляется в Африку в надежде заработать достаточно, чтобы сделать мне предложение. Потом спросил, готова ли я его ждать. Я дала слово, и мы обручились. Миссис Форсайт снабдила племянника письмами к прежним знакомым по Аккре, он надеялся быстро сделать карьеру в колониальных полицейских силах и вернуться в Англию. Помолвка была тайной, поэтому писать мне в Гаскин–Гейт он не мог. Мы условились, что он станет писать кому‑то из своих знакомых в Лондоне, а тот будет пересылать письма мне, якобы от моей школьной подруги. Даже не хочу думать, кто на самом деле отправлял мне те письма, но тогда всё это казалось таким захватывающим! Правда, писем пришло всего двенадцать. В последнем Чарльз сообщал, что его направляют в Лагос. Через несколько месяцев нас известили, что Чарльз Торнфилд погиб при переходе через буш на подступах к Иджебу–Оде.