– Значит, всё-таки выбор есть, – Игнатий чуть смягчился, опустил голову.
– Кроме того, такие внушения применяются чрезвычайно редко, только в кризисных жизненных ситуациях, – продолжил Чеслав Сэмюэль. – Мы ценим право человека быть самим собой.
– Но ко мне вы решили явиться лично, – Циолковский снова поднял взгляд на гостя. – Почему?
– Потому что однажды, много лет назад, со мной случилась похожая история, – тихо сказал Волянецкий и грустно улыбнулся. – И я едва не наделал глупостей…
Некоторое время они сидели молча.
– Извините, – сказал Игнатий. – Я, кажется, был излишне дерзок.
– Да нет, ничего, – Волянецкий пожал плечами.
– Жить ради любви, – произнес Игнатий почти шепотом. – Ради памяти Катеньки…
Он уставился отсутствующим взглядом куда-то в пространство над головой гостя.
– Вот так обстоят дела, Игнатий Константинович, – Чеслав Сэмюэль пружинисто встал со стула и шагнул к окну. Выглянул наружу и констатировал:
– Уже почти рассвело. Мне пора уходить.
Циолковский вскинулся, поднялся с табурета:
– Так быстро? И вы мне больше ничего не скажете?
– А что я могу вам еще сказать? – Волянецкий обернулся к собеседнику. – Дать инструкции? У вас полная свобода выбора. Право строить свою жизнь так, как вы захотите. А мне следует исчезнуть, не оставив следов. Я даже патроны в вашем нагане вернул в исходное состояние.
– Это, наверное, чрезвычайно интересно – строить разные вселенные, – сказал Игнатий задумчиво.
– Это очень трудно, Игнатий Константинович, – Волянецкий вздохнул. – Всё равно, что прожить жизнь.
Он улыбнулся, широко и дружески:
– У вас сейчас есть возможность создать новый мир. Такой, какой вы захотите. И я верю, что у вас это получится! Ну а теперь до свидания!
– Мы еще встретимся?
– А это всецело зависит от вашего выбора, – Чеслав Сэмюэль лукаво прищурился. – У нас же, у миростроителей, не принято оставлять на произвол судьбы тех, кто смог удачно построить свой собственный мир. До встречи!
Волянецкий быстро шагнул вперед и совершенно бесшумно вошел в стену. Что-то большое тенью мелькнуло за окном.
Игнатий рванулся вперед, выглянул наружу, пошарил глазами по небу, но ничего не увидел. Гость из ниоткуда бесследно растворился в пространстве и времени.
Циолковский вернулся к столу, взял наган, повертел в руках.
– Жить во имя любви, – сказал почти шепотом. – Во имя моей Катеньки…
За окном над крышами домов оранжево-розовым пожаром разгорался рассвет.
2
На огневую позицию выдвигаться начали еще заполночь.
Бронепоезд двигался скрытно: не зажигая огней, неспешно, лишь иногда постукивая колесами на стыках рельс.