— Вы сегодня такая чудесная!
— Такая, как всегда, и совсем не чудесная.
О нет, сегодня вы особенная…
— Разве перед дождем? Или вы не ждете дождя?
— Жду… Рожь наливается…
Пламя покачнулось от ветра, в огне зашипела одна, другая капля, пошел дождь, и Олена пригласила гостей в дом. Угощала их сливовым вареньем, на редкость вкусным, и Галя так была удивлена превращением слив, что смотрела на Олену как на волшебницу. А Евгения удивило другое. На столе, в зеленой вазочке, наполненной водой, одиноко грустила ветка шиповника, колючая, неприступная, еще живая. Олена заметила его замешательство и с запальчивостью сказала:
— Не нравится? Что ж, кому-нибудь надо и шиповник любить…
Он вздохнул, так и не сказав, чем поразила его эта ветка. Ему не хотелось встречаться с Муровым. Выходя, споткнулся на пороге, а в воротах вслед ему насмешливо скрипнула калитка на цепочке. После дождя, казалось бы, не должна скрипеть… Кажется, сегодня совершилось то, чего он боялся, чего почти нечеловеческими усилиями так долго и старательно избегал. Неужели отныне ему не будет жизни без нее? Зелено поднималась трава, а в душе творилось что-то необычайное — еще никогда в жизни не чувствовал он себя таким безнадежно несчастным и вместе с тем счастливым до умопомрачения. Евгений испытывал потребность лететь куда-то и долго еще кружился по селу, и все вызывало в нем только восторг, а когда он опомнился, наконец, около своего дома, ему снова захотелось подняться на холм, за село, где живет Олена. Но там уже был Муров, и Евгений покорно вошел в свою пустую хату. На стенах красовались жар-птицы, нарисованные матерью, и все в доме напоминало ему о ней, — пока он обновлял хату снаружи, мать украшала ее изнутри, чтоб молодым было приятно и уютно здесь жить.
* * *
Давно отцвел шиповник над дорогами, осыпались полевые маки, ослепли васильки и затерялись во ржи. Галя больше не оплакивала бабушку, а Евгений не ходил на кладбище — кого больше нет среди нас, те забываются, и только время от времени мы вспоминаем их добрым словом. Что ни день, то у людей новые заботы, за которыми некогда отдаваться печалям и горестям. Евгений с Оленой осматривали поля перед жатвой — раньше эти осмотры происходили чуточку в другом составе с непременным участием Карпа Силы. Где-то во рву, в калине, лукавила иволга, а в пшенице радовался перепел, дождавшись спелого зерна.
«Тише, — шепчет ему жена, — тут люди». Перепелиное семейство утихает, после одной беды надвигается другая — над полем лениво прокатывается отзвук далекого грома. «Кроме птиц, никого нет поблизости, — думает Олена. — Тут нас никто не услышит…»