Но, заметив, что это не очень подействовало на профессора, пересел на другого конька.
— Вы нашу наглядную агитацию видели?
— Не все, — уклончиво ответил Живан. — Но кое-что запомнилось. Особенно из прошлогоднего.
— Из прошлогоднего?! — Товкач в отчаянии посмотрел на Купрея. — Извиняюсь, у нас вся агитация к уборке приспособлена.
— Зачем им твоя агитация? — виновато задвигался Купрей. — Давайте уж лучше обедать…
— И то правда, — засуетилась Устя. — Тимош, проси! Берите, дорогие гости, угощайтесь! — ухаживала она за Живаном. — Пробуйте поросятники! Немного не так приправлена. Нет перчика. С хренком пробуйте! Если что не так — извиняюсь.
— А чего еще надо? — принялся Купрей за поросятину. — Порядок на Руси!
— Ну-ка, гости, выпьем, чтоб дома не журились! — осмелел Тимош.
Все выпили и зашумели — всяк о своем.
— Так это правда, что вы хотите нашу Зойку в науку выводить?
— А почему бы нет? Девушке в самый раз учиться.
— Я ни при чем, что она школу бросила, — забеспокоился Товкач. — Это семейное дело Мизинцевых.
— Если все в науку пойдут, кто в колхозе работать будет? — бросила Устя и пошла на откровенность: — Вот вы ученый. Много с вами наработаешь?
За это она получила пинок от свекра и такой ответ от Живана:
— В том-то и беда, что некоторые ученые за своими колбами света не видят, жизни не чувствуют. А надо быть ближе к колхозной лаборатории.
— Так просим! — воскликнул Товкач. — У нас кругом сдвиги. Возьмем культурный уровень. Электричество, радио, телефон, водопровод думаем делать… — Товкач проворно поднялся, подошел к телефонному столику у окна и повертел ручку: — Алло, алло, Настя! Это ты? Меня никто не спрашивал? Если что — я у Мизинцевых. Беседую с профессором. — Положив трубку, обратился к профессору: — Видите, какие удобства? В Замысловичах этого нет… В Талаи надо вашу лабораторию!
— И я за это, — отозвался Купрей, одолев немалый кусок поросятины. — Однако нечем тебе, человече, хвалиться. Замысловичи нас трудоднем перетягивают.
— Как это перетягивают?
— А так, что культура села у нас есть, а культуры поля мы еще не имеем. И не надо, Филимон, хвалиться: мы, мы!..
— Ага! — вскипел Товкач. — Ты против профессора, против того, чтобы он обосновался у нас?
— Успокойтесь, успокойтесь! — улыбнулся Живан.
Товкач ударил себя кулаком в грудь:
— Я патриот своего села!
— И я патриот своего села! — горячился Купрей.
Однако скоро председатели помирились и уже улыбались друг другу. Но это было не что иное, как служебная привычка держаться на людях. А едва вышли на улицу, всякое согласие между ними пропало.