Вы переступаете порог хаты, истоптанный злыми и добрыми людьми, и вместе с вами словно входят в горницу и лес и луг — каждое из этих угодий имеет в хате что-то свое: снопик вырванных с корнем васильков разглядывает себя в надтреснутом зеркале; на столе в простом кувшине склонили белые головки лесные красавцы ландыши; а луговая трава устлала пол душистым прохладным ковром. Уже становится тесно на столе обливным желтым тарелкам, на которых петушок-белоштан никак не может догнать чубатую курочку. Удрученно поднялся над столом жареный поросенок, выписанный Калиткой для этого случая по настоянию Товкача. А возле поросенка и хрен-крепак, и редька с хвостиком, и луковицы с усиком, и молодая картошечка, посыпанная укропом.
— Порядок на Руси! — потирает руки Купрей. Без него не обходится на селе ни одно семейное и несемейное торжество. У Купрея широкое, доброе, медовое лицо с ямочками на щеках. Профессор Живан поглядит на него и тоже улыбнется. А дед Евсей увивается вокруг стола, то вилку переложит, то передвинет тарелку, то ворчит себе под нос, выражая недовольство какими-то ему одному заметными непорядками.
— Может, обойдемся без Товкача? Семеро одного не ждут…
Шипит, пенится пиво, словно оживает в нем хмель.
— Ну так, будьте здоровы! — причащается дед. — Выпьем за то, чтоб такая жизнь была каждый день!
— Иначе и быть не может! — вставляет Купрей. — Такая задача перед колхозом стоит.
— Задача-то стоит, — скрипит дед, — да задачу на стол не кладут. Ты, Купрей, председатель над селом, а я простой человек, когда-то заправлял комбедом! — при этих словах он долил пива себе и профессору. — В моей хате нет беспартийных. Зою приняли в комсомол, Тимош на войне вступил в партию, а я партийный еще с тех времен… — Он показал на выцветшую групповую фотографию, прикрепленную гвоздиком к стене. — В комбеде предводительствовал в те времена и на законном основании считаю себя принадлежащим к партии. Одна Устя официально не определена.
— Как это не определена? — впилась Устя черными глазами в оторопевшего свекра. — А мой муж — это не то же самое, что я?
— О том и речь, что только официально не определена, — сдался свекор и продолжал свое: — О чем я говорил?
Из кухни донесся приятный баритон Товкача.
— Ой-ой-ой, какие ароматы! — Он просунул голову в дверь и, почтительно поклонившись, снял шляпу. — И ты тут? Без тебя и вода не освятится.
— Раз голова, то всему голова, — улыбнулся Купрей.
Положив шляпу на подушки, Товкач тоже присел к столу.
— Живем, как видите, — сказал он профессору. — Хлебушек свой, сало тоже не одолженное…