— Корни, зоренька, — это все. Здоровый корень никогда не пустит отраву в листок. Как у растений, так и у людей.
Зоя никак не могла понять, что за корни такие бывают у людей, считала, что дядя Живан шутник, и воспринимала его поучения как шутку.
Иногда дядя Живан брал ее в разведку, выдавая себя за слепого, а Зою — за поводыря. Каратели назначили большие деньги за его голову, а он сам шел к ним, как бы дразня: «Ну, ну, возьмите!» И крепко, будто и впрямь слепой, держался за ее руку и тихонько спрашивал, не видно ли мыла на его глазах. Иногда она говорила: «Видно». Тогда он протирал глаза слюной и опять становился слепым, а девочка боялась, как бы он и на самом деле не потерял зрение.
— Не бойся, — шутил Живан, — я тебя и на ощупь доведу куда надо…
Не кто другой, как он, привел Зою к деду в Талаи.
— Это ваша внучка? — спросил Живан, показав девочку из-под клетчатой полы своего плаща.
Дед кинулся к Зое, но Живан завернул ее в плащ.
— Говорите: ваша или нет?
— Да моя же, моя! — прослезился растроганный дед Евсей, хватая внучку в объятия. — Ты жива, ты здорова, моя маковка!.. А мамки нет…
Живан смерил взглядом Устю, круглолицую невестку деда, встретившую девочку радостно и в то же время сдержанно. Подумал: «Это ведь на ее руки Зоя идет», — и пожелал получить от деда расписочку.
— Что? За свою внучку? Э, нет! — рассердился дед.
— Выходит, не верите? — вмешалась Устя. Глаза у нее как боярышник. Она окинула Живана терпким взглядом и принялась подавать на стол.
— Пишите, пишите, — требовал Живан. — Для отчета в штаб.
— Для отчета — это другое дело, для отчета напишем! — согласился дед. И дал опекунскую расписочку. В ней значилось, что Евсей Мизинец, его невестка Устя и сын Тимош, который еще не вернулся с фронта, берут Зою на свое иждивение и будут обходиться с ней, как с родной.
Хорошо Живан придумал про расписку! Пока Зоя росла — никому не мешала. А выросла — стала невестке глаза мозолить. Дед Евсей не раз укорял Устю. Только обидит та чем-нибудь Зою, так он ей сразу:
— Эге, мачеха! А вспомни-ка про ту расписочку!..
Зоя росла, зрела, словно пробившийся к свету колосок, а Устино сердце переполнялось женской завистью.
— Может, ее бы в Копище снарядить? — как репей, приставала Устя. — Хватит бить баклуши в Талаях! Не хочу, чтобы она в моей хате поседела…
Тут уж дед Евсей не выдержал:
— Черт с тобой, с твоей хатой! В своей половине будем жить!..
И живут они теперь раздельно, все междоусобицы прекратились. Тихо нынче в мизинцевой усадьбе. Раскаявшаяся Устя иногда покудахчет наседкой и угомонится. А когда еще Пороша стал заходить к Зое, то и вовсе урезонилась, все торчит на Зоиной половине: это, мол, Зоя, надо так, а это вот этак, — хозяйку из нее готовит. Дружила Зоя с Василинкой, дочерью председателя колхоза Филимона Ивановича Товкача, которого в Талаях называют Голубчиком. Василинка теперь в девятом в Замысловичах учится, а Зое не пришлось дальше учиться.