— Вы должны им дать понять, господин Зеренсен, что по существу декрет господина Калинина не может нами рассматриваться как документ международной нотификации. Вы сами понимаете, что…
Министр покрутил пальцами перед носом:
— От этой игры пахнет лежалой треской. Чистыми картами ее не выиграешь.
Министр решительно поднялся.
Андерсен и Зеренсен вышли вместе.
Пользуясь безлюдностью просторного коридора, директор отвел советника в глубокую нишу окна. Здесь, в знак неофициальности разговора, он взял советника за пуговицу сюртука и, покручивая ее, о чем — то зашептал в оттопыренное ухо старого дипломата.
Вернувшись в свой кабинет, советник долго говорил по телефону. Дважды вызывал секретаря. Затем весело, потирая руки, вызвал свою квартиру:
— Это ты, Марточка? Окажи маме, чтобы она сейчас же приготовила мне фрак — через четверть часа я буду дома… Нет, деточка, не в церковь… ха, ха, даже наоборот, это вроде преисподней… Нет, нет… ну, ты еще мала, я тебе это потом объясню.
Солидно постукивая по ступенькам, советник Зеренсен спустился по широкой лестнице министерства. Важно принял из рук швейцара шляпу и зонтик. Не спеша вышел на сверкающий от дождя асфальт Карл — Иоганнес гате.
Только удалившись от подъезда, советник прибавил шагу и, рамолически подволакивая ногу, заспешил к остановке трамвая.
Дав кондуктору пятнадцать ере, советник Зеренсен так весело напевал, что кондуктор даже поздравил его с удачной сделкой.
Это было последней надеждой. Но и она не оправдалась. Следа нигде не было. Сегодня утром Зуль поставил у себя в книжке восьмой крестик. Восемь дней тому назад он вышел из лагеря экспедиции, чтобы взять пробу шпата. Вместо двух часов у него ушло на это восемь. И потому ли, что он не учел промелькнувших часов, или по какой — нибудь другой причине, но Зуль заблудился. В первый раз в жизни он не смог вернуться к лагерю.
Первый день он потратил на разыскание следов лагеря и не нашел их. На второй день он выбрал направление и пошел. По его расчетам он должен был выйти к берегу. На берегу был расположен основной лагерь экспедиции и там же стоял дирижабль. Зуль шел семь дней. Ночи он методически проводил на месте, даже если ему не хотелось спать. Он должен был беречь силы. У него не было средств поддерживать их. Не было с собой ничего, кроме плитки шоколада. А ее он необдуманно съел в первый же день, рассчитывая на скорое отыскание лагеря.
На третий день Зуль стал испытывать желание поесть. На пятый день это желание перешло в голод. На седьмой день голод пропал. Зато силы стали падать. Зуль уже не так бодро двигался вперед. Пока тянулись каменистые хребты, было еще ничего. Но, когда доцент перешел на сплошной покров, стало очень трудно. Ноги без лыж проваливались сквозь непрочную корку наста. Зуль двигался очень медленно. Так медленно, что он даже перестал верить в возможность достичь берега. Он не мог судить о пройденном расстоянии. У него не было никаких ориентиров. Вокруг простирались ровные скаты снежных холмов. Одни из них были повыше, другие пониже. Сначала Зулю казалось, что он отличает их друг от друга, но потом понял, что это не так. Когда небо совершенно очистилось от облаков, лучи солнца вырвали из поверхности снега фейерверки искр, холмы окутались ослепительным сиянием. Эти нимбы сливались в один общий поток искрящихся лучей необычайной силы. Зуль перестал разбирать отдельные вершины.