Доктор в досаде и почти не скрывает. Как-то у меня все бегом, а предстоит как раз обратное — терпеть и ждать.
Ничего! Потерпим и подождем! Где у вас операционная?
И началось.
Эту боль не опишешь. Главное в ней то, что какая-то она унизительная. В полном сознании, наркоз запрещен и торопиться нельзя.
Медленное, многократное лишение девственности. Не больно страшно, не страшно больно, но — как-то очень и очень обидно. Это обида какая-то внутренняя. Доктор все спрашивал, каково мне терпится, и я не утерпела, поделилась этим наблюдением. Он ответил: "Еще бы! Ведь мы с вами наносим оскорбление природе. Она не прощает и оскорбляет нашу психику. Не каждого, но наказывает". "А кого не наказывает?" "Она сама выбирает. Вас-то должна была наказать". "За что?" "За то что вы — ее удача, вас переделывать — только портить". "Значит, все же вы меня испортите?" "Нет, мы не испортим. Физиологию мы переделываем надежно. Природа может сотворить что-нибудь неожиданное внутри вас. Этого мы предусмотреть не в состоянии, это — на уровне полевой информации, нам недоступной". (Никогда ничего не слышала о полевой информации. Ты, Вася, не в курсе?). И снова доктор спрашивает: "Не передумали? Еще не поздно". "Нет! Назад не отступаем!" "Что ж, воля ваша".
Потом, Вася, был неприятный в этом сне провал, похожий на потерю сознания от боли. Ты не терял сознание от боли. Я и ТАМ теряла. Это не удовольствие. А из провала я всплываю мужчиной. Доктор поздравляет: "Ваша воля достойна восхищения, вы ОДИН из немногих" и смотрит при этом очень внимательно. Я приятным баритоном говорю доктору, чтоб не беспокоился, что природа меня, кажется, не наказала. Крепко пожимаю ему на прощание руку, и тут меня ударяет первый раз. Я еще не понимаю, что это, но меня разом и до краев наполняет что-то знакомое и почти забытое. Я быстро откланиваюсь. Доктор вслед напоминает, чтоб ЗАХОДИЛ иногда для осмотра. Мельком вижу свое лицо в зеркале — и мое, и не мое.
Я мчусь к Диане. Мы виделись весь год, испытание стоило обоим большого труда, но мы вышли с честью.
Разлетается по комнате чертежная бумага, мужская и женская одежда, смешивается мужской и женский лепет, пространство ходит ходуном и раскаляется, в нем становится тесно. Диана в таком восторге, что сейчас, кажется, умрет. И я, о страшно! хочу этого: пускай умирает. Второй удар наполняет меня до краев, и на этот раз я уже понимаю, в чем дело. Уже с трудом выдерживаю остаток страсти, оставляю Диану счастливо спящей и взмываю в небо на первом попавшемся самолетике.
Я стараюсь выжать из мотора всю мощность. Самолет новенький, летит быстро. Город, залив, чистое небо с лозунгом об излишествах, а вдали торчит из океана высокая острая скала, подобная дворцу. Я лечу туда. Я ослеплена страстью, которая теперь никогда-никогда не найдет утоления. Природа все же отомстила, доктор был прав. Мне больше не нужна моя Диана. Я завидую моей Диане, потому что сама хочу быть женщиной и с такой же яростью отдаваться ему, проклятому пророку, красавцу доктору. Он, кажется, разглядел мой первый удар, когда наши руки встретились. Он, может быть, и сам неравнодушен ко мне — женщине. Он, может быть, согласится на обратную операцию и даже будет готов разделить потом мою страсть…