— Поисхождение слов, — пояснил Такэси, — имеет отношение к староверству, то есть к тому, что Светлана называет "историей". Этим давно никто не интересуется.
— Почему?
— На этот вопрос тебе любой ответит вопросом: "А зачем"? — Такэси увидел, что Краснов готов спорить, и поднял руку:
— Не спеши. У тебя другая культура. Попробуй вникать постепенно. Горячий противник легко превращается в горячего сторонника. Подвергай сомнению все, в том числе и самого себя.
— О чем говор? — подошел Ганс Христиан.
— Обо всем сразу, — ответил Иван. — Начали о тряпках, теперь — о происхождении слов.
— А-а-а, — зарычал Ганс, — староверы!? По три месяца без работы! Верхнюю меру!
— Год без работы, — вспомнил Краснов. — А еще выше — неужели нет?
— Есть, — сказал Ганс. — Крайняя называется. За убийство.
— "Вышка", — уточнил Краснов.
Такэси удивленно поднял брови. Ганс ответил:
— О нет! "Ящик"! А "вышка" — это…
— "Ящик", — перебил его Такэси, — это пожизненное заключение. Чаще всего одиночное. Работу позволяют любую, физкультура — само собой, межбиблиотечный абонемент по всем знаниям, такая же пища, как у всех… Только никуда не выпускают и одежда полосатая. Ну и карточка, конечно, не нужна. Да, и окна очень высоко, не достать, а на окнах — железные решетки. Ужас.
— Обычная тюрьма, — сказал Краснов.
— "Ящик", — повторил Такэси. — Так и называется: "Сыграть в ящик". Разрешена переписка, есть телефон, видеоновости. Бывают свидания, но без контакта, через две решетки.
— А "вышка", — все же договорил Ганс, — это высшее внимание. Вот как у Такэси только что.
— Зависть — украшение мужчины, — проворчал Такэси.
— Побеги из "ящика" бывают? — деловито спросил Краснов.
— Без помощи не убежишь, — ответил Ганс. — А кто поможет? Все же знают, что ты больной. Тебе помоги, а ты снова убьешь.
— Вот как, — пробормотал Краснов. — Даже не тюрьма, а вроде психушки. Как их там охраняют?
— Ясно мыслишь, — одобрил Ганс. — Это тоже проблема, можешь заняться. Сам понимаешь, на такое дело кого попало не поставят. Да и желающих мало. Надо иметь несовместимые качества — природную доброту и неумолимость. Они же там все просятся на волю. Клянутся, что больше не будут. А у охранника есть право отменять наказание. Ты представляешь, какая нужна квалификация?
Он врет, а ты не веришь. Он симулирует помешательство, а ты его насквозь видишь. А другой никуда не просится, и вдруг ты ему говоришь: "Если сам себя простил — свободен".
— Даже не психушка, — Краснов растерялся.
— Самое главное, самое трудное, — продолжал Иван, — это вовремя заметить, если человек начинает необратимо ломаться. То есть по-настоящему сходит с ума. Или у него от нервного одиночества начинается хроническое заболевание… Если такое пропустил — все, ищи другую работу.