— Вот именно, — сказал Импортуна. — Еще будет записка для миссис Импортуна. «Любовь моя, распорядись, чтобы миссис Лонгвелл свернула в моем «логове» ковер на лето и отдала его в чистку и на хранение в магазин Бажабатьяна. Я еще два дня назад просил это сделать, но не сделано до сих пор». Подпишите, как обычно.
— «С огромной любовью — Нино», — произнес вслух то, что писал, Эннис. Затем поднял глаза от блокнота и спросил:
— Что-то не так, мистер Импортуна?
— Что вы имеете в виду?
Зрелище Нино, с равномерностью маятника расхаживающего из угла в угол, просто зачаровывало. Он делал девять шагов в одном направлении и девять — в обратном. Девять и девять, ни шагом больше. Интересно, он считал при этом шаги, или его одержимость девяткой, фанатично обожаемым числом, уже сделалась у него инстинктивной, бессознательной?
— Да так, ничего конкретного. Просто сегодня утром вы выглядите так, будто чем-то обеспокоены.
— А я и в самом деле обеспокоен. Рано утром, еще до вашего прихода, мне звонили из Европы. Лопнуло наше дело в Плоешти.
— Но я думал, что там все надежно!
— Так оно и было! Я просто в толк не возьму, что там могло случиться. Без всякого предупреждения, совершенно неожиданно — пуф! — и лопнуло! Что-то не сложилось в самый последний момент. Я уже задаю себе вопрос, не изменило ли мне мое счастье… Знаете, в какой день это произошло?
— Сегодня пятница.
— Девятого числа.
— О! — воскликнул Питер Эннис. — Да. Ну, вероятно, есть счастье и в несчастье. Помните, как говаривал ваш брат Джулио? Самые сладкие дела начинались кисло. Может, то, что дело в Плоешти лопнуло именно девятого числа — это знак вам, что вы вообще не должны были начинать его?
Лоб Импортуны разгладился. Немыслимо! Мужчина такого интеллекта — и столь невероятная приверженность суеверию!
— Вы так думаете, Питер?
— Кто знает, мистер Импортуна? Если вы верите в существование магического порядка более высокого ранга…
О, господи, ну сколько еще можно выносить всю эту несусветную чушь?
Они снова принялись за работу.
Девять шагов, которые с постоянством маятника отмерял Импортуна по кабинету, регулярно приводили его к стеллажу у боковой стены. Там он поворачивался на каблуке и делал девять шагов назад. Но порой, диктуя Эннису, он останавливался, задумывался, опирался левой рукой на полку стеллажа, воздевал четырехпалую правую, глядя куда-то вниз, на ковер. Во время одной из таких пауз Импортуна вдруг поднял глаза. Взор его остановился на книгах, стоявших на полке на высоте его глаз.
На лице его вдруг отразился ужас.
— Питер! — гневно возопил он.