Думаю: захотят принять – примут, а не захотят – никакая зубрежка не поможет! И прав оказался – приняли. И вот я хочу сказать с этой сцены: Кира Константиновна, дорогая моя судьбоносная женщина!..
Тут в первом ряду поднялась восьмидесятилетняя красавица – Кира Константиновна Парамонова. И зал грянул аплодисментами. А я продолжал:
– Кира Константиновна! Любимая! На ваше письмо наросли небольшие проценты. От того наглого и рыжего бакинского абитуриента 1960 года примите, пожалуйста… – И, повернувшись к кулисам, попросил: – Девочки, вручите.
Оркестр грянул туш, и две «девочки» – знаменитые Люба и Евдокия Германовы – пошли через сцену в зал. Люба несла Кире Константиновне букет самых лучших цветов, какие я только смог отыскать накануне в Москве, а Дуся сгибалась от тяжести семи томов моего собрания сочинений.
Зал прослезился и встал, аплодируя в ритм музыке оркестра.
Я понял, что отыграл у судьбы первый раунд – за провал фильма «Там, где длинная зима». И сказал:
– Дорогие друзья! Поступить во ВГИК и даже окончить его – это еще не значит прорваться в кино. Как я уже сказал, я прожил в Москве тринадцать лет без прописки, но последние пять или шесть не в счет – у меня уже были деньги, я мог жить в болшевском Доме творчества. А самыми трудными были первые годы, когда я целыми днями ходил по студийным коридорам «Мосфильма» и студии Горького со своими сценариями, а вечером по пожарной лестнице проникал во вгиковское общежитие и искал по комнатам свободную койку, чтобы переночевать. Или спал на вокзалах – слава Богу, их в Москве девять, можно было менять каждую ночь, чтобы дежурные по вокзалам милиционеры не запомнили твою физиономию. Так что летом и даже осенью еще можно было перебиться ради высокого нашего киноискусства. Но московскую зиму не одолели ни французы, ни немцы, что уж говорить о бакинском парнишке? К тому же зимой во вгиковской общаге были заняты все койки, в них ночевали даже попарно, то есть с девушками, приглашенными (для согрева, конечно) со стороны соседней ВДНХ и парка «Сокольники». А на вокзалах собирались все бездомные, алкаши и проститутки со всех пригородных электричек – Петушки, Раменки, Мытищи, Шатура, Кунцево и т. д., и там шла борьба уже не за то, чтобы прилечь на скамейку, а присесть рядом с ней. И вот тогда, когда московские морозы должны были окончательно выморозить меня из Москвы и кино, на моем горизонте возникла еще одна судьбоносная женщина – Инесса Семеновна Брудник. Мы даже не были как следует знакомы, просто она услышала от кого-то о том, что я живу на вокзалах, подошла ко мне и сказала: «Слушайте, если вам правда негде жить, можете пожить у нас. Конечно, у меня не хоромы, а только комната и кухня, но в комнате я живу с мужем и сыном, а вам мы поставим на кухне раскладушку. И поживите, пока устроитесь…» Дорогие друзья! Скажу вам как на духу: я пользовался гостеприимством этой семьи с типично бакинской щедростью – я прожил у них два года! Инесса, золотая моя…