— Знашь че, девушка! Ты на меня не кати. Я тебе не погибалка какая, за меня и люди заступятся. — Она покраснела и стала трогать щеки, точно они у ней распухли и заболели. — И к дочери не посылай меня. Этот огород не ты городила, не тебе его разгораживать. У моей дочери уже трое ребяток, да муж есть, да свекровь лежит — ноги не ходят, не движутся. И каждому из них угол надо да отдельну кровать, а я не хочу, милая, к ним на загорбок. Они, конечно, примут, не выгонят, но я сама не хочу. А тут я никому не мешаю. И все ко мне с уважением… Так что ты меня понимай.
— Счастье какое… вас понимать, — Нина Сергеевна покрутила головой, призывая всех нас в сообщники, но никто не поддержал ее, никто не откликнулся.
— А мне и счастье! Кого еще, люди уважают, и ладно. И дни длинней кажутся. И мне уж теперь кажна минута, как божий дар. — Феша замолчала, передохнула. Краснота на лице у ней стала спадать. Да и голос был ровнее теперь, спокойнее: — И не надо бы тебе надо мной выкомуривать. И хоть бы позаочь, без меня, а то прямо в лицо мне садишь и садишь. А еще комсомолка. Ну как же так? Давай мне объяснение.
— Не твое дело, техничка Феша! И не тебе учить меня, переучивать! — Нина Сергеевна задышала шумно, пронзительно, и все тело ее точно задергалось. Я посмотрел ей с испугом в лицо. Ресницы у ней не мигали, а глаза стали, как яблоки. Еще миг — и разорвутся глаза.
— Нинка, кто тебя укусил? — вмешалась Елена Прекрасная. — У тебя шарики скоро вылетят. Кто их пойдет собирать.
Нина Сергеевна захохотала грудным нехорошим смехом. Все ее тело опять заколыхалось, задвигалось, и только сейчас я заметил, какая она широкая, полная. Любое платье на такой треснет, разлетится по швам.
— А ты не хохочи! Ишь какая — захохотала! — покачала головой Феша и снова села на стул. Откуда-то сбоку появился Олег. Он, наверное, выходил на крыльцо.
— Все кричим, значит. От чего ушел — к тому пришел, — сказал устало Олег и прищурил глаза.
— Ой, Олежка, — посмотрела на него Нина Сергеевна. — Одолжи мне сигаретку. Прямо уши пухнут — курнуть охота.
— Да, да… — пробормотал неопределенно Олег и покачал головой.
— Думал, что мы свежи, а мы все те же, — схохотнула Феша и стала помешивать чай.
— Вот-вот, — отозвался Олег и приподнял голову. Лицо у него сделалось какое-то пустое совсем, безразличное. На верхней губе висел бисеринками пот. А брови были теперь черные-черные, почти что угольные, нависшие. И этот уголь выделялся на белом лице.
— Что с тобой? — спросил я тихо его. Он рассмеялся и показал глазами на Нину Сергеевну. Потом наклонился ко мне к самому уху: