— Вот потому-то я и запросил именно о ваших услугах, — заключил он.
— А теперь, когда вы посмотрели на меня — изуродованного и все такое прочее, мне можно отправляться домой?
— Конрад! — ткнулась в меня трубка.
— Нет, мистер Номикос, есть также и практические соображения. Мир этот суров, а у вас высокий потенциал выживаемости. Я хочу, чтобы вы были со мной, потому что хочу выжить.
Я снова пожал плечами.
— Ну, значит, решено. Что теперь?
Он тихо рассмеялся.
— Похоже, я вам не нравлюсь.
— Что навело вас на подобную мысль? Одно лишь то, что вы оскорбили моего друга, задавали мне неуместные вопросы, навязали мне из прихоти служение вам…
— …Эксплуатировали ваших соотечественников, превратили ваш мир в бордель и продемонстрировали предельную провинциальность человечества по сравнению с неизмеримо более древней галактической культурой…
— Я говорю не «ваша раса — моя раса», а в сугубо личном плане. И, повторяю, вы оскорбили моего друга, задавали мне неуместные вопросы, навязали мне из прихоти служение вам.
(Козлиное фырканье!)
— Целых три пункта! Разрешать этому человеку петь от имени человечества — оскорбление теней Гомера и Данте.
— На данный момент он самый лучший поэт, какой только у нас есть.
— В таком случае вам следовало бы обойтись без него вообще.
— Это еще не повод поступать таким образом.
— А я думаю повод, иначе не сказал бы этого. Во-вторых, я задавал те вопросы, какие считал нужными, и ваше право отвечать на них или не отвечать — как вы сочтете удобным, что вы и сделали. Наконец, никто вам ничего не навязывал. Вы — государственный служащий. Вам дали поручение. Спорьте с вашим Управлением, а не со мной. И, поразмыслив, сомневаюсь, что у вас хватает данных, чтобы столь вольно бросаться словом «прихоть», — закончил он.
Судя по выражению лица Лорела, его язва безмолвно комментировала происходящее.
— Тогда, если угодно, называйте свою грубость откровенностью или продуктом иной культуры и оправдывайте свое влияние софистикой, а запоздалые размышления — чем вам больше понравится. И не стесняйтесь, заваливайте меня всевозможными ложными суждениями, чтобы я мог, в свою очередь, судить о вас. Вы ведете себя, как Наместник Короля в Коронной Колонии, — решил я, выговаривая эти слова с большой буквы. — И мне это не нравится. Я прочел все ваши книги. Так же как и сочинения вашего деда — вроде «Элегии земной блудницы». И вам никогда не дотянуть до него. Он обладает чувством, которое называется сопереживанием. А вы — нет. Чем бы вы ни считали старину Фила, на мой взгляд, это вдвойне относится к вам.