— Приношу свои соболезнования.
— На карту поставлена Земля, и вы — не на той стороне.
— А по-моему, это вы не на той.
— И что вы намерены по такому случаю предпринять?
— Убедить вас я не могу, поэтому мне придется попросту остановить вас.
— Секретаря Радпола и его помощницу просто так сдать властям без доказательств не получится. Мы слишком щекотливая проблема в политическом плане, если вы это знаете.
— Я это знаю.
— Значит, вы не сможете тронуть Дона, и я не верю, что вы сможете тронуть меня.
— Вы правы.
— Так что остается только Хасан.
— И опять правда на вашей стороне.
— Но Хасан — это Хасан. Тут вы ничего сделать не сможете.
— Почему бы вам попросту не вручить ему немедленно извещение об отставке и тем самым не уберечь меня от лишних хлопот?
— Этого я не сделаю.
— Почему-то я так и думал.
Она снова взглянула на меня. Ее глаза наполнились слезами, но лицо и голос оставались твердыми.
* * *
Той ночью я беспокойно дремал на расстоянии удара ножом от Миштиго, но ничего не произошло, да и не пыталось произойти. И утро прошло без происшествий, так же как и большая часть дня.
— Миштиго, — обратился я к нему, как только мы остановились сфотографировать горный склон. — Почему вы не отправитесь домой? Обратно на Тейлер? Куда угодно, в конце концов? Не отвернете прочь от этой угрозы? И не напишите какую-нибудь другую книгу? Чем дальше мы удаляемся от цивилизации, тем меньше мои возможности защитить вас.
— Вы ведь дали мне автоматический пистолет, помните? — отозвался он, пальцами правой руки щелкая воображаемым курком, изображая стрельбу.
— Ладно. Я просто решил еще раз попробовать переубедить вас.
— На нижней ветви вон того дерева стоит козел, не так ли?
— Да, они любят лакомиться молодыми зелеными побегами.
— Это я тоже хочу заснять. Это ведь олива, не правда ли?
— Да.
— Отлично. Я хотел знать, как правильно назвать снимок. «Козел, объедающий зеленые побеги на оливе», — продиктовал он карманному секретарю. — Подпись будет именно такой.
— Прекрасно. Щелкайте, пока у вас есть шанс.
Если бы он только не был таким скрытным, таким чуждым, совершенно безразличным к своему собственному благополучию! Я его терпеть не мог и не мог его понять. Он разговаривал только если требовалось запросить какие-то сведения или ответить на вопрос, а на вопросы он всякий раз отвечал кратко, уклончиво, оскорбительно или все это одновременно. Он был надменным, самонадеянным, властным и… голубокожим. Это действительно заставляло меня теряться в догадках насчет присущих клану Штиго богатых традиций философии, филантропии и просвещенной журналистики. Он мне попросту не нравился.