— Воробцова, ты куда? — зычно ударил ей в спину голос Тамараки.
— Я в туалет, Тамара Кондратьевна, — жалобно простонала Птица, не замедляя движения. Долгое сидение в зале и впрямь пробудило некие потребности её организма, а опаздывать к обеду ей очень не хотелось.
Поэтому, вырвавшись на свободу, Птица стремглав понеслась на третий этаж, поскольку здесь, на втором, были только мальчиковые туалетные комнаты. Сейчас наверху было безлюдно, на этих этажах, в основном, размещались учебные кабинеты и лаборатории, как правило наглухо закрытые в субботу и воскресенье. Лишь далеко внизу, под ногами Птицы, шумел поток голосов, стекавший по лестнице в вестибюль.
Не теряя времени, Лина проскочила в нужное ей помещение, хлопнув дверью с нарисованной чёрной женской фигуркой так, что эхо раздалось по всем закоулкам пустых коридоров. Наскоро сделав всё, что необходимо, она поспешила назад, надеясь на подходе к столовой догнать свою группу или, по крайней мере, не слишком отстать от неё.
— Вот она, — вдруг раздался торжествующий голос слева от Птицы, едва она, выйдя из туалета, закрыла за собой дверь.
Чувство опасности, прочно осевшее внутри неё после утренних событий, остро кольнуло Птицу под сердце. Ещё не успев понять, что происходит, она осознала только одно — это не Потеряхина. Голос был мальчишеский. И фигуры, вырисовывавшиеся перед ней в коридоре на фоне светлого прямоугольника прохода, были мальчишескими. Не иначе, как Тонька договорилась с пацанами, чтобы те выставили свою тяжёлую артиллерию. Непонятно только, зачем Потеряхиной это понадобилось, её компания и сама могла бы расправиться с Птицей, улучив любой удобный момент, но дело от этого менее кислым не становилось.
Лина почувствовала, как чьи-то руки схватили её сзади, клещами впиваясь в тело, и ещё не успев до конца понять, что происходит на самом деле, ударила ногой стоявшего сзади и, услышав болезненный вскрик, бросилась вперёд, но цепкая пятерня ухватила её за волосы, выжимая слёзы из глаз, а плотное кольцо высоких фигур неумолимо сомкнулось вокруг неё.
— Сволочи, — выдохнула Птица, всё ещё не теряя надежды вырваться, и тут же вскрикнула, потому что кто-то, стоявший слева, отвесил ей такую пощёчину, что из глаз у неё посыпались искры, а в носу противно защипало.
— Ничего себе, сучка, даёт.
— Да, кручённая ссыкуха попалась.
— А я говорил…
— Ничего, сейчас мы ей…
— Я же говорил…
Голоса стаей рассерженных навозных мух зазудели вокруг неё. Хватка сзади усилилась, руку заломили так, что острая боль пронзила всё тело, от затылка до пяток. Птица выгнулась дугой, пытаясь хоть немного уменьшить её, но стоявший сзади, обозлённый тем, что ему перепало от какой-то малолетки, налегал на руку немилосердно, выкручивая кисть, и боль не отпускала, ввинчиваясь раскалённым острым буром внутрь Птицы.