— Никакой он не ковбой. С чего ты взял?
— Ну как же? Раз американец, значит ковбой. Крутой мужик на лошади. Ты ведь крутого мужика нашла, правда. Хлюпик у тебя и здесь есть, ради этого не надо в Америку переться. Или это он к тебе переедет?
— Нет, я к нему.
— Ну, поздравляю! Желаю счастья. Так ты пришла, чтобы рассказать, что замуж за американца выходишь?
Ольга кивнула.
— Считай, я принял к сведению. Даже, можно сказать, благословил. Выходи за своего фермера. А мы уж как-нибудь здесь, на исторической родине. Пошли, Райс!
Юрка повернулся и зашагал к подъезду, насвистывая явно напоказ. Пес молча пристроился у его левой ноги.
Двигались они очень слаженно, как будто составляли одно целое. Собака ни на шаг не опережала человека, не отставала, не отходила в сторону. Ольга в который раз подивилась таким собачьим возможностям. Хотя Юрка ей сто раз говорил, что ничего нет удивительного в умении собаки ходить по команде «Рядом», и каждая собака должна это уметь, главное, чтобы хозяева не ленились. Сам он не ленился, поэтому даже поводком пользовался только когда обучал щенков. А Райс всегда без поводка обходился. Сейчас поводок, наверняка у Юрки в кармане лежит, чтобы было что предьявить, если кто-то начнет возмущаться. Но глядя на вышколенного Райса, возмущаться никто и не думал никогда…
Только когда эта парочка скрылась за дверями подъезда, Ольга вспомнила, что так и не сказала бывшему мужу самого главного.
* * *
Фотоальбомов в семье Кузнецовых было много. Самых разных: и старых — в потертых плюшевых обложках, и поновее — в чехлах из клеенки, и современных — с прозрачными кармашками для фотографий. Все они лежали грудой на низком столике, и я перелистывала их один за одним. Остановиться было нельзя. Как только я откладывала в сторону просмотренный, Зоя Васильевна Кузнецова тут же подавала мне следующий. Лицо у нее при этом было жалобным, просящим. Как будто, разглядывая семейные фотографии, мы оказывали ей неоценимую услугу. Ей очень важно было показать хоть кому-то, что у нее был сын. Вот он совсем маленький, видите? А вот это мы на Черном море, в санатории. Юрочке здесь лет пять, видите? А это он в первый класс пошел. А это он в деревне у тетки. Там коза была и Юрик маленький ее очень боялся. Вот он, с двоюродными братьями на рыбалке, видите?
Ей было важно, чтобы про ее мальчика знало как можно больше народу. Казалось, что если все будут знать, что он был, сын не умрет совсем, окончательно. Будет память, или как там это называется? Будет не так больно. И она совала нам с Димычем эти альбомы, ворошила настойчиво страницы, с которых смотрело прошлое. Ее прошлое, ее мальчик, ее жизнь. Муж сидел рядом — безмолвный и безучастный. Только иногда поворачивал голову и пристально смотрел на нее. Будто проверяя, что она все еще здесь, на месте. На нас он, кажется, совсем не обращал внимания. Застыл, как в капле смолы, в вязком мареве горя.