Сегодня утром я подошел к лазарету, чтобы попрощаться, но ты была занята, и мне не захотелось тебя отвлекать. Я стоял и наблюдал, как ты работаешь. Как же ты красива! Как ты двигаешься. Разговариваешь. Я никогда никого не любил так, как тебя.
Не знаю, как долго меня не будет. Может, несколько дней. Может – месяцев. Но я молюсь, чтобы ты сохранила в сердце память о последней ночи, как и я. Молюсь, чтобы вспоминала и ждала меня. Потому что я вернусь, и мы снова будем вместе. А после войны мы не расстанемся никогда.
Помни меня, la vie en rose, мое сокровище.
Навеки твой,
Грейсон».
Я промокнула глаза и выбежала на берег – над головой пролетела эскадрилья самолетов. Я послала в небо воздушный поцелуй.
Он вернется. Иначе и быть не может.
* * *
Долго не было вообще никаких вестей. Те солдаты, которые остались на острове, казались очень занятыми и нервными – наверное, чувствовали вину, что они не на фронте, или стыд, что их не выбрали для такого важного задания.
В океане шли бои с японцами. Как объяснила Лиз, решающие битвы за Новую Зеландию. Лиз знала о войне больше других. Она сказала, что японцы хотели колонизировать Новую Зеландию, грабить и убивать. И хотя союзникам удалось взять Гуадалканал, в том районе остались разрозненные войска противника. Нужно победить. Никто не говорил, что будет, если случится иначе, но эти мысли очень нас тяготили.
С каждым днем из самолетов выгружали все больше раненых. Некоторых приносили на носилках, оглушенных и истекающих кровью, онемевших, словно увиденное лишило их голоса и рассудка. У других были такие тяжелые раны – оторванные ноги и руки, осколки в глазах, – что они молили о морфии, и мы старались вводить его как можно скорее в их изувеченные тела.
Из-за постоянного потока солдат мы проводили в лазарете все время, гадая, все ли на полях сражений идет по плану. Сестра Гильдебрандт командовала нами с холодной четкостью, почти механически. «Лиз! – кричала она. – Отправляйся на склад и принеси еще бинтов. Ты не видишь, они почти закончились? Стелла! Иди сюда, помоги мне подготовить пациента к операции. Китти! Солдату на девятой койке нужен морфий. Быстрее».
Она отдавала строгие приказы, словно сержант, и была права. Никому из нас еще не приходилось работать в таком темпе. Не стихало и эмоциональное напряжение. Как только в лазарет доставляли очередного солдата, к нему сбегались медсестры, чтобы проверить, не их ли это знакомый.
Однажды утром, в начале апреля, на входе поднялась суматоха, и какой-то мужчина закричал:
– Нужна медсестра, срочно!