Кажется, Эрнесса очень умна. Наверное, она лучше меня поймет Ницше, всю эту заумь про сверхчеловека и миф о вечном возвращении. Но я-то сунула свой нос в ее комнату, чтобы посмотреть, что там внутри, а не для того, чтобы послушать мудреную философскую беседу. Эрнесса бросила взгляд в мою сторону, как будто спрашивая: «А ты что здесь делаешь?» Разговор, прерванный моим появлением, не был очень важным. Кажется, о мебели. Эрнесса решила переставить комод с зеркалом к двери.
— Тогда дверь не сможет полностью открываться, — сказала я.
Эрнесса пропустила это замечание мимо ушей, взялась за комод и одним духом перетащила его через всю комнату к двери. У нас с Дорой глаза полезли на лоб.
— И как ты только смогла сдвинуть такую тяжесть? — спросила Дора.
Мне показалось, своим вопросом Дора застала Эрнессу врасплох.
— А теперь прошу меня простить, — сказала Эрнесса.
Да, так у нас еще никто не разговаривал. Эрнесса ждала у двери, пока мы уйдем. Я поежилась от ее взгляда. Нет, подругами нам не бывать, зря я думала, что это возможно.
К тому же у нее в комнате явственно чувствуется какой-то гнилостный запах, хотя там очень чисто и почти пусто — стол, стул, кровать да комод — вот и все. Наверное, вонь идет из ванной — затхлый дух плесени и тлена.
Дора дала мне почитать книгу Ницше, и я добросовестно ее пролистала. Нет, не возьму я в толк, как может кто-то написать роман на основе этой книги? Ну ничего себе заявочки.
Вот что было там подчеркнуто:
Горе любящим, еще не достигшим той высоты, которая выше сострадания их.
Так сказал мне однажды дьявол: «Даже у Бога есть свой ад — это любовь его к людям…»
А недавно я слышал от него: «Бог умер, из-за сострадания своего к людям умер он»… Так говорил Заратустра[3].
Что бы это значило?
Выходные ползут еле-еле. И Люси, наверное, вернется только к ужину — еще целых три часа. Уже в десять утра я начала беспокоиться. Какое-то тревожное ожидание — что-то должно случиться, но вот что? Мне нужно сесть за фортепиано. Нужно делать уроки. Нужно почитать книжку. После ланча я выходила, чтобы купить коробку печенья у Кэрол — она продает его для «Лиги помощи». А потом вместе с печеньем и книжкой «Моя сестра Антония», которую нам задали по литературе, я залезла под одеяло. Еще только сентябрь, но в комнате у меня очень холодно. Руки-ноги просто заледенели, я никак не могла согреться. Но чудесная книжка заставила меня позабыть про все на свете. Дочитав до конца, я тут же вернулась к началу, все глубже и глубже погружаясь в загадочный сумрак речи. Хотела бы я сочинить такую же повесть, тщательно прорабатывая каждую деталь, чтобы, когда дойдет до самого невероятного события, оно выглядело бы совершенно естественным, словно иначе и быть не может. Великолепная повесть! Мне просто нужна подходящая тема. Интересно, и как это писателям попадаются по-настоящему хорошие истории? Знаю заранее, никому в нашем классе этот рассказ не понравится. Начнут крутить носом: «И что автор хотел нам этим сказать?» Все-то им надо разжевывать — а ведь никто их силой не тянул на этот курс о сверхъестественном. Чего они ожидали? Ну да, мистер Дэвис иногда задает весьма странные произведения. Некоторые так трудно найти, что ему приходится оставлять собственные книги в библиотеке, и нам нужно их прочесть всего за несколько дней. Он говорит, что ему не важно, в каком порядке мы их прочтем и прочтем ли все эти книги, а это значит, что большинство наших девиц вряд ли удосужится открыть хоть одну. Ему невдомек, что никто не станет читать, если контрольной не предвидится. Разливаясь соловьем на уроке, он не замечает, как девчонки перешептываются, пишут друг другу записки или просто глазеют в окно. Я стараюсь прочитать все эти книжки сразу.