— Ты в его классе, да еще и недовольна? И вправду сверхъестественно! — не унималась София.
У нового учителя приятная внешность: шатен, не слишком коротко стрижен, носит усы. Ему за тридцать, и он женат. На пальце обручальное кольцо. И с первого же урока наша Клэр влюбилась в мистера Дэвиса без памяти. Он водрузил на стол внушительную стопку книг, верхним лежал сборник стихов Дилана Томаса.
— Скажи ему, что твой отец был известным поэтом, до того как покончил с собой, — прошептала мне Клэр.
Вот безмозглая корова!
— Он не был известным, — отрезала я.
Клэр завидует мне, потому что ее отец — всего лишь нудный юрист. Эта дура всерьез считает, что, будь ее отец поэтом, мистер Дэвис обязательно влюбился бы в нее. На самом деле мой отец был не только поэтом — еще он работал в банке. А поэзию он называл своим хобби.
Я твердо решила писать не менее страницы в день. Все равно что ежедневно делать зарядку. Выделю себе на это время в начале тихого часа. Так легче не забыть. И на выходных тоже. Я хочу записать все, что происходит со мной в течение дня: что нам задали, что мы ели на ужин, с каким счетом закончился хоккейный матч, кто трепал мне нервы. И чтобы никаких глупостей, никаких лирических отступлений о парнях — только факты. А позднее у меня будет возможность прочесть все это и понять, что же такое со мной происходило в шестнадцать лет.
Обещаю себе, что буду заниматься на фортепиано каждый день в одно и то же время — на переменке перед ланчем. Вот уже почти год я бьюсь над одной сонатой Моцарта, но до сих пор не могу сыграть ее, как мне хочется. Если бы музыка рождалась под пальцами сама, легко и непринужденно! Но вместо этого я тружусь как вол. Иногда, правда, выходит исполнить сонату так хорошо, словно это вовсе и не я играю. Мисс Симпсон говорит, что я не умею концентрироваться во время игры. Она права, конечно, первые несколько тактов я обычно думаю о музыке, но вскоре отвлекаюсь и начинаю размышлять о том, что у нас сегодня на обед.
Но, как бы то ни было, первые три дня прошли превосходно.
Пришлось нарушить собственное правило, но это не важно. Никто же не заглядывает мне через плечо. И я действительно была страшно занята. Учителя как с цепи сорвались и столько назадавали с первых уроков! Люси уже совершенно выбита из колеи. И как только бедняжка протянет до конца года — с такими-то знаниями по химии.
Ничего особенного за эти дни все равно не произошло: я снова записалась в хоккейную секцию, плевать, что мисс Бобби так и будет держать меня в резерве. Во второй состав тоже трудно попасть — мне это удалось только потому, что я в двенадцатом классе. Тренерше по вкусу белокурые, длинноволосые девушки — тип дневной школьницы. Еврейкам и пансионеркам вход воспрещен! Мне не светил основной состав, сколько бы я ни тренировалась. Я не сомневалась, что увижу свое имя в группе «Б», но расстроилась до слез, читая списки группы «А» на доске объявлений Спортивной ассоциации, — там была моя Люси! Еще бы — любимица мисс Бобби, хоккейная королева! Да она бы туда попала, не шевельнув и пальцем. Не будь она моей лучшей подругой, я бы ее возненавидела. А Люси обняла меня крепко-крепко и прошептала на ухо: «Не реви, мисс Бобби увидит, как здорово ты играешь, и тут же переведет тебя».