«Так, стоп!!! – замер Малой. – Маяковский же не в голову выстрелил! Он сердце пулей пробил. А почему? Интересно… Знал, может, что-то про себя? Да нет – бред это. Что он мог знать? Но в голову-то ему после смерти никто не смотрел. А если он сам не хотел, чтобы смотрели? Нет, серьёзно! Это же стереотипно – убить себя в голову. Я ведь тоже вот не сразу вспомнил, что он не в голову стрелял…»
Рассуждая таким образом, Малой прервался на телефонный звонок. Незнакомый номер…
– Да.
То ли детский, то ли женский, но, в любом случае, идиотский голос – явно ненастоящий:
– Антон Малой, вы получили письмо? – фамилия была произнесена правильно.
И сразу же, словно подбадривая себя, незнакомец непонятного пола и возраста произнёс эту же фразу в утвердительной форме:
– Вы получили письмо…
– Ка-кое письмо? – успев растеряться от неожиданности, ставшей таковой в дальнем углу ожидания, быстро мчась по сериальным фрагментам памяти и беря себя в руки, ответил вопросом Малой.
– Бросьте кривляться, – голос нервничал-таки, судя по торопливости. – Это мы вам писали… – с ударением на «мы», из чего Малой смог предположить, что звонит одиночка. – Слушайте, Антон Малой… – опять полное обращение, как не принято, имя-фамилия, наверное, специально для отвлекающей, искусственной особой приметы. – …Сохранение в тайне произошедшего в туалете травматологического отделения будет стоить сто тысяч долларов. Срок – неделя. Куда и как – сообщим. Повторять не буду. Затянете – факт станет известен. И уж точно не полиции.
– Послушайте! Сто тысяч долларов – несуразная цифра. Откуда?!
Он остановил свой эмоциональный трёп – толку-то говорить в пустое пространство. И тут же выделил первое обнадёживающее противоречие: «мы писали», но в конце «повторять не буду». Точно одиночка! Уже хорошо. Чем это лучше, додумывать не стал – другими соображениями увлёкся:
«Та-ак… Номер абонента – вот он. Ничего примечательного. Симка-то, поди, уже в мусорную урну полетела… А почему в урну? С улицы разговор шёл – гул был слышен, машины… Та-ак… Ну, в любом случае, начинать надо с телефонистов… Рано я из отдела ушёл. Придётся возвращаться… Плохая примета, чёрт!»
Антон вдруг поймал себя на том, что про «плохую примету» он подумал не отвлечённо по тысячелетней традиции мракобесия, а совершенно серьёзно – испуганно, словно бы раньше не раз убеждался в справедливости правила не возвращаться.
Упрекнул себя в мнительности. Но по приходу обратно в отдел удивил дежурного не только своим возвращением, но и просьбой посмотреться в зеркало в дежурке.